Французская концепция нации, несмотря на то, что определенные силы в мире настойчиво навязывают ее разным странам, в том числе России, не прижилась по-настоящему нигде, кроме Америки. Это неудивительно — ведь Америка вначале стихийно, затем осознанно, а с 1965 года целенаправленно выстраивалась именно как этнический конгломерат. Но и там сегодня крах идеологии и политики расово-этнического всесмешения — «плавильного котла» (melting pot) — уже для всех очевиден, и вместо того в моду входит мультикультуральная концепция Америки как «миски с салатом» (salad bowl), в которой сосуществуют многие ингредиенты, не смешиваясь при этом. Симптомы грядущего развала страны настолько уже очевидны, что историк Артур Шлесинджер в 1991 году опубликовал книгу с характерным названием «The Disuniting of America» («Разъединение Америки»). В третьем издании 1998 года тревожные прогнозы этого бестселлера еще усилены.
К вящему моему удовольствию, в мире наблюдается абсолютное большинство стран, в которых нации создавались не в ходе скоротечного политического момента, как во Франции, и не в результате хаотичного заселения эмигрантами всех мастей, как в Америке, а естественным путем длительного развития того или иного этноса. К таким странам относятся, к примеру, Китай, Германия, Россия и мн. др.
Именно в Германии вызрела наиболее органичная для таких стран и вообще сообразная уму концепция нации, так и прозванная учеными «немецкой». Ее отцами принято считать И. Г. Гердера и особенно философов-«романтиков», последовательно выступивших против идей Французской революции.
Для нас, понимающих вторичный, производный характер культурного (вообще социального) компонента от биологического, ясно, что ничего третьего в теории нации предложить невозможно. Либо «немецкий» биологический (расово-антропологический) подход — и тогда нация есть высшая фаза развития этноса. Либо подход «французский», этатистский, и тогда нация есть согражданство, безотносительно к этничности, — просто население страны, замкнутое государственной границей, не больше, не меньше. Но тогда французы, проживающие за пределами Франции — скажем, в английским протекторате Канаде или в бывшей французской колонии, а ныне независимой Гвинее — это, якобы, уже вовсе не французы, а всего лишь франкоязычные (франкофоны). Зато настоящими французами приходится признать негров и арабов — граждан Франции… Сказанного достаточно. Для меня немецкий подход, которого я неукоснительно придерживаюсь, является единственно истинным, а французский — неистинным, абсурдным.
…коль скоро квалифицирующим признаком для нации является государствообразующая функция, мы можем остановить здесь сравнительный анализ различных фаз развития этноса, не опускаясь к фазе рода. От племени, не претендующего на государственность — к народности и/или народу, имеющему такую претензию, и далее — к нации, ее воплощающей: таков путь этноса, пройти который в истории дано не каждому.
Между тем, на этом пути с этносом происходят важные изменения, затрагивающие самую его природу. Дело в том, что осваивая (чаще — завоевывая) территорию своего будущего государства, этнос, которому предстоит стать нацией, сталкивается с другими этосами, так же живущими в данной экологической нише. По неизбежности такое столкновение оборачивается ассимиляцией той или иной степени интенсивности. Преобразование племени в нацию, таким образом, имеет свою цену: эта цена — утрата первозданной этнической чистоты, гомогенности. Любая нация всегда заведомо менее гомогенна, чем все ее предыдущие фазы: народ, народность, племя, не говоря уж о роде. Кроме того, большие, сильно разросшиеся этносы хуже помнят свое родство, чем маленькие, что создает для них определенную угрозу денационализации, «разэтнизации».