Пересечь двор оказалось вовсе не так страшно, как мы считали. Однако, опустошить миску с конфетами — совсем другое дело. Это случилось в моей жизни давным-давно, поэтому, признаюсь, я не уверен, что из этого действительно произошло, а что относится к фантазии восьмилетнего ребёнка. В любом случае, я оказался тем, кого в итоге выбрали взаправду похватать эти конфеты.
Миска стояла на маленьком столике на крыльце, рядом с передней дверью, под узким окном с жалюзи. Я поднялся на бетонное крыльцо, оглянулся на друзей ради поддержки, затем уставился на миску конфет. Насколько помню, там были далеко не лучшие лакомства — уйма карамелек, перемешанных с несколькими шоколадными — но миска полна до краёв, я потянулся и схватил пригоршню, куда не поместилось бы больше ни конфетки, даже, если бы от этого зависела моя жизнь, собрался бросить всё это в сумку и…
Планки жалюзи с щелчком раскрылись.
Они затрещали о стекло, что отозвалось в моём уме точно так же, словно затрещали бы кости.
Я застыл на месте. Потом между двух планок протянулась рука. Это была не человеческая рука, по крайней мере, насколько помню — нечеловеческая. Она была тёмной и чешуйчатой, с толстыми длинными ногтями, заострёнными, как иголки. Эта рука помахала в воздухе, будто вслепую нашаривая меня.
Я испустил вопль, который наконец-то заставил мои ноги двигаться.
Не уверен, что кто-то из остальных вообще видел эту руку, но они кинулись бежать вместе со мной, назад за угол, назад, на знакомую территорию, где мы наконец-то ощутили себя в достаточной безопасности, чтобы остановиться и отдышаться.
Я и по сей день не знаю, устроил ли кто-то просто хэллоуинский розыгрыш или я вообразил что-то, чего там никогда не было. Я понял, что никогда не вернулся бы к тому дому ещё раз, и не вернусь туда и сегодня, даже за деньги.
Погрузиться в забвение
Сторм Константайн
Иногда места становятся прекраснее во время упадка, неважно, насколько изящными и величественными были они при расцвете. Исчезают прямые линии стен и крыш, исчезают ровные дороги, опрятные сады. Мягкий октябрьский свет золотит древний камень ещё стоящих непокорных шпилей. Солнце падает в забрызганное облаками небо, облачая его в цвета урожая. Палитра Осени шумит на тёмных холмах, деревья ещё красуются в пышных нарядах, наверное, приберегая их для бала, для праздника: это Канун Всех Святых. Взирая на такую сцену, нельзя не испытать меланхолию, печаль о мире, который вы никогда не знали, но понимаете, что он утрачен навсегда и не может истинно возродиться или быть восстановлен, даже в виде тематического парка. В любом случае, этот утраченный мир был величественнее пришедшего ему на смену.
Теперь осталось не так много потайных мест, не так много нераскрытых тайн — везде. Нам известны секреты Иннсмута или, по крайней мере, то, что предполагаемые очевидцы столь давно поведали нам. Минуло почти сто лет. Город искусно закрывает истину покровами; те, кто действительно видел, если они это делали, утратили здравый рассудок и им уже нельзя полностью доверять. Возможно, никто из них не узнал правды. По-моему, оставшиеся записи похожи на суды над ведьмами — больше вымысла, чем фактов.
И всё же, забавно стоять здесь, на мосту через бурную реку Мануксет и глазеть на море. Фактически, я хочу, чтобы это оказалось правдой, всё это.
Я отправилась в Иннсмут, чтобы уловить в кадрах дух города — это моё увлечение, а не работа. Я посещаю места с дурной или необычной славой и выкладываю в блоге результаты этих набегов. Хэллоуин выглядел подходящим временем года, чтобы нанести визит в это, предположительно гиблое место. Так что — я на каникулах, отстреливая воспоминания о монстрах, но не из ружья.
Я уже начала составлять текст, который сопроводит мои снимки. Думаю, старые истории основывались на фактах, но за все эти годы разрослись. Единственный человек, раскрывший «правду» — это Зедок Аллен в 1920-х и навряд ли он являлся верным источником, будучи престарелым и бестолковым пьяницей. Роберт Олмстед, собравший и опубликовавший алленовские бредни, казался столь же ненадёжным. Утверждая, что является «потомком» знаменитой семьи Маршей, он закончил жизнь в сумасшедшем доме. Отчёты показывают, что опухоль на мозге изменила его поведение и заставила гоняться за иллюзиями. Большинство интересующихся городом историков верит, что Аллен и Олмстед состряпали самую эпатажную историю. Аллен, погружённый в пьяные фантазии, подпитываемые паранойей и явным помешательством, обнаружил в Олмстеде внимательного и доверчивого слушателя, который подзуживал его, вытаскивая из старого пьянчуги всё более сомнительные рассказы.