– Скажите, милая девушка, зачем вы подметаете в такой час? – спросил Мо. – Это ваша работа?
Девушка усмехнулась и снова взялась за швабру. Водрузив очки, Мо разглядел, что на ней мужская майка. Значит, она не железнодорожница. Весь ее вид говорил о нищете: мешковатые шорты почти до колен, дешевые замызганные резиновые туфли и старая латаная сумка на лямке, косо перечеркивавшая плоскую как доска грудь. Прозревший Мо углядел даже темные волоски под мышками – острый запах пота смешивался с бергамотовым ароматом волос.
– Господин, – проговорила она, – можно я подвину ваши туфли?
– Конечно.
Девушка наклонилась и бережно, почти благоговейно приподняла его туфли кончиками пальцев.
– О! Ботиночки-то заграничные, из Европы! Даже подметки классные! Никогда таких не видала!
– Как вы узнали, что они заграничные? Мне казалось, они самые простые, скромные, ничего особенного.
– У меня отец – чистильщик обуви, – ответила она с улыбкой и переставила ботинки поглубже под лавку, к самой стенке. – Он всегда говорил, что заграничная обувь очень прочная и не теряет форму.
– Вы недавно помыли голову, я это чувствую по запаху бергамота. Это дерево южноамериканского, скорее всего бразильского происхождения, в Китай его завезли в семнадцатом веке, почти одновременно с табаком.
– Я помыла голову перед отъездом – еду домой. Почти год ишачила как проклятая в Пинсяне – паршивом городишке в двух остановках отсюда.
– И что же вы делали?
– Продавала всякие шмотки. А магазин возьми и разорись! Ну да ладно – я хоть могу съездить поздравить отца с днем рождения.
– Вы везете ему что-нибудь в подарок? Простите, я, должно быть, кажусь вам слишком любопытным, но, видите ли, изучать отношения детей и родителей – мое ремесло. Я психоаналитик.
– Психоаналитик? Это такая профессия?
– Да. Я анализирую… как вам объяснить… Я работаю с пациентами, но не в больнице, а в частном кабинете – скоро он у меня будет.
– Вы врач?
– Нет. Я интерпретирую сны. Люди, у которых что-то не в порядке, рассказывают мне, что им снилось, а я пытаюсь помочь им понять эти сны.
– Господи, вот уж никогда не скажешь, что вы предсказатель судьбы.
– Что-что?
– Я говорю, вы предсказатель судьбы! – повторила девушка и, прежде чем Мо успел опровергнуть это народное определение психоанализа, добавила, показывая пальцем на картонный ящик на багажной полке. – Вон он, подарок… телевизор «Радуга». Наш, китайский, с двадцативосьмисантиметровым экраном. Отец-то хотел побольше и японский, но это слишком дорого.
Пока Мо, вытянув шею, снизу вверх смотрел на коробку с телевизором – весомое доказательство дочерней любви покачивалось на багажной полке в такт колесам, – девушка отложила швабру, вытащила из сумки и расстелила под лавкой, на которой он сидел, бамбуковую циновку, зевнула во весь рот, сняла туфли, поставила их рядом с его ботинками, нагнулась, с плавной кошачьей грацией нырнула под сиденье и скрылась из виду. (Наверно, свернулась калачиком, чтобы не вылезали ноги. И наверно, судя по тому, что из мрака не доносилось ни звука, тут же, едва положив голову на служившую подушкой сумку, уснула.)
Мо изумило это хитроумно сооруженное ложе. До боли знакомое чувство охватило его: он горячо сострадал бедной девушке, он уже готов был полюбить ее; близорукий взгляд его затуманился жалостью, так что даже сквозь очки он смутно видел все-таки высунувшиеся из-под лавки голые пятки. Гипнотическое зрелище эти пятки, которые то и дело дергались или вяло почесывали одна другую, отгоняя комаров. Тонкие щиколотки были не лишены изящества, а остатки кораллово-красного лака на ногтях больших пальцев обличали некоторые претензии на кокетство. Не прошло и минуты, как девушка снова поджала грязные ноги, но они прочно отпечатались в памяти Мо, так что, представив себе их, он мысленно видел ее всю: как она лежит в темноте, с поцарапанными коленками, в перекрученных шортах, пропотевшей мужской майке, пыль пристала к липкой спине, осела пепельным кружком на затылке, обвела серой каймой губы и нарисовала темные круги под слипшимися от жаркого дыхания ресницами.