«Госпожа начальница полицейского участка! – почерк Мо был более разборчивым, но и более отрывистым, чем обычно. – Имею честь сообщить Вам, что истины, открытые психоанализом, распространяются на всех, включая законных представителей власти и блюстителей общественного порядка. Позвольте сказать Вам, что, с психоаналитической точки зрения, сновидение, которое не имело места, а было придумано, ничем не отличается от того, которое на самом деле явилось бы Вам в бессознательном состоянии, поскольку бессознательное в данном случае проявилось в работе Вашего ума. Психически это абсолютно равноценные явления, которые одинаково свидетельствуют о вашей тревожности, подавленных желаниях, комплексах, о том, как грязна, гнусна, стерильна и инфантильна ваша душа…»
Тут перед мысленным взором Мо, опять-таки сам собой, возник образ юной девушки, которой снилось кино и которая чрезвычайно привлекала его в сексуальном и профессиональном аспектах. Он вспомнил, с каким выражением лица рассказывала она о том, как снималась в фильме и ждала поцелуя. С нежностью и горечью снова увидел ее босые ноги и то, как она потирала левой пяткой заляпанную грязью правую лодыжку. Какой яркий случай! Настоящая девственница, восточная Алиса в Стране киночудес! Подумать только – я был так близок к цели!
Письмо к леди Тэтчер осталось недописанным – Мо побоялся, как бы она ему не ответила и все это не вылилось в длинную и вздорную полемику о значении вымышленного сна или в бесконечную переписку. Черновик же он спрятал в одну из папок, которую также уложил в чемодан.
А спустя несколько дней это письмо пропало в ночном поезде по дороге на остров Хайнань, вместе с голубым чемоданом фирмы «Делси», хоть и привязанным железной цепочкой в розовой пластиковой трубочке. Это случилось 6 июля. Что было дальше, читателю уже известно: несколько недель Мо без всякого результата продолжал поиски на этом огромном острове, пока случайно, беседуя по телефону со старинной знакомой, которая когда-то была его соседкой в Чэнду, не нашел наконец девушку (если можно так назвать бальзамировщицу трупов не первой молодости), не потерявшую невинность.
Часть вторая. События одной ночи
1. Ночной фургон
Примерно через неделю после возвращения Мо с Хайнаня в квартире его родителей около часа ночи зазвонил телефон.
Голос бывшей соседки, Бальзамировщицы, на другом конце провода произнес:
– Он умер. Я только что от него.
– Кто умер?
– Судья Ди. Все кончено. Какой кошмар!
(Единственное, что почувствовал Мо в то мгновенье, это охвативший все тело озноб. Холодный пот прошиб его. «Судья Ди? – с ужасом подумал он. – Наверно, не выдержало сердце, и он умер в постели, во время любовного свидания, которое я ему устроил. И теперь меня арестуют – уже не за подкуп должностного лица, а как соучастника предумышленного убийства. Так и будет. Господи, где же я читал что-то похожее? В каком-то романе, нет, в рассказе. Только не помню ни автора, ни названия. Что же делать? Как спасти Гору Старой Луны? Нет, сейчас надо выслушать Бальзамировщицу. Вот только голова у меня не варит. От каждого слова мороз по коже, но смысл того, что она говорит, уходит, как вода в песок, теряется где-то в извилинах мозга, слова кувыркаются, колотят изнутри по барабанным перепонкам, по черепу, бултыхаются в крови, вызывают какую-то странную смесь облегчения, оттого что с невыполнимой задачей покончено, и темного страха перед арестом. А внутренний голос твердит: иди сдавайся в полицию!»)
– Послушай, как было дело, – продолжала Бальзамировщица. – Ты сказал, что за мной придут в восемь вечера, а он явился в семь, прямо в морг. Какой-то тип. Представился шестым секретарем судьи Ди. Такой нервный коротышка. Сказал, что надо немедленно идти, судья торопится. Я не успела ни переодеться, ни помыться. Ну и ладно, думаю! Старый судья небось и не ждет звезду экрана. Чем раньше все произойдет, тем скорее Мо получит, что ему нужно. Пошла с этим секретарем как была. Только подвела губы французской помадой «Шанель», которую ты мне подарил на день рождения. Вышли мы из морга, а на улице секретарь никак не мог поймать такси. Минут десять что-то кричал в мобильник, но не про такси. Видно было, что он страшно трусит. И перед кем дрожит-то? Перед судьей Ди. Жалкая шавка! Он только что вернулся из Штатов – учился там на юриста – и всячески старался это показать. Кстати и некстати вставлял английские словечки. Противно слушать. Тут я и предложила ему взять один из наших служебных фургонов, ну, знаешь, в которых мы покойников перевозим. В шутку, конечно. Один такой как раз у ворот стоял. Я показываю на него: вон, говорю, почти такой же, как ваши бронированные грузовики, на которых возят приговоренных к смерти, и фары такие же – отдельно посаженные, похожие на вылезшие из орбит глаза. Старый такой фургончик, с металлической перегородкой посреди ветрового стекла. Американец этот липовый так и опешил. Давай опять звонить в гостиницу, где судья играл с приятелями в маджонг, спросить разрешения, но ему сказали, что судья уже поехал домой. Он звонит на виллу, а там почему-то не отвечают. А уже меж тем полвосьмого. Тогда он решил погадать – достал из кармана монетку в пять юаней и подбросил. Выпала решка – мы сели в фургон и поехали. Сейчас, как вспомню, делается не по себе. Перст судьбы! Ты только подумай, если бы выпал орел, или подъехало такси, или я бы просто не сказала ему про фургон и что у меня есть от него ключ, судья Ди, может, остался бы в живых. Выходит, это я виновата. Но влипла-то по твоей милости!
(Голос Бальзамировщицы жужжал и жужжал в трубке. И вдруг на этом фоне в сознании перепуганного Мо всплыла непрошеная ассоциация: кинозал и мокрые штаны. Пятидесятые годы, частный просмотр в Кремле – Сталину крутят фильм «Ленин в Октябре». Режиссер сидит несколькими рядами дальше. И вот видит в потемках, как маленький Вождь Народов наклоняется к соседу и что-то ему шепчет. Как потом выяснилось, он сказал: «Надо послать телеграмму такому-то». Но режиссеру со страху послышалось: «Дерьмовый фильм». В зале и так было темно, а у бедняги совсем почернело в глазах. Он потерял сознание и съехал с кресла на пол. Подбежали охранники, вытащили его из зала, и тут обнаружилось, что у него мокрые штаны – обмочился со страху. Мо удивился, что ему пришел на ум этот анекдотический случай, и порадовался, что сам при известии о смерти судьи Ди только покрылся холодным потом.)
– Веду я, значит, фургон, и теперь уже сама помрачнела и занервничала. Как подумаю, что ждет меня на вилле, – кровь в жилах стынет. Ты мне всего не объяснил, но я не такая идиотка, чтоб не понять. Вообще, Мо, я хотела тебе сказать…
– Ну говори.
– Я была на тебя очень зла. Ты представить себе не можешь, как я тебя ненавидела всю дорогу. Ты жестокий, безжалостный человек! Ради собственного счастья готов на все.
– Не знаю, что тебе возразить. Может, ты и права.
– Мерзавец ты! Ладно, слушай дальше. Пока мы ехали, секретарь оклемался. Без конца командовал, давал мне указания, как ехать, рассказывал всякие пакости про судью. Знаешь, сколько времени судья Ди играл в маджонг? Угадай.
– Перед тем, как вернулся к себе на виллу?
– Ну да.
– Наверно, сутки.
– Трое суток: три дня и три ночи! Как засел с партнерами в гостиничном номере с вечера четверга, так и не отходил от стола. В «Холи-дей-Инн» – ты, может, не знаешь, это пятизвездочный отель в центре города, с греческими колоннами под мрамор. Роскошный, с двумя крыльями по двадцать пять этажей, а посередине – деревья, ухоженный газон и фонтан. Идеально чистый, но холодный, бездушный – достаточно взглянуть на стеклянные двери-турникеты. А уж внутри, секретарь говорит, стойки на этажах из черного гранита, а лифты отделаны бронзовой чеканкой. Но самое потрясающее, по его словам, это когда подходишь к номеру. На дверях ничего не указано, а с потолка льется такой рассеянный свет и на мягком бежевом ковре черными тенями вырисовываются цифры. Как в детективном фильме. Он говорит, даже в Америке ничего подобного не видел. Года три-четыре назад, когда отель только открылся, судья Ди был среди почетных гостей. По этому случаю он сутки просидел за маджонгом, не пил не ел. Он сумасшедший, буйно помешанный! Все хочет так же возбудиться, как бывало раньше, когда он направлял винтовку на осужденного и держал палец на спуске. Ты это знал и бросил меня на растерзание этому извращенцу.