Робби отшатнулся от него.
— Прошу прощения за то, что дал тебе совет, был нравоучительным, но это слабости моего возраста — и влюбленности, А теперь будь хорошим мальчиком, привези сюда Барбару.
Подобно человеку, долго решавшемуся броситься в холодное, неспокойное море, нырнувшему и немного поплававшему и обнаружившему, что вода вовсе не такая холодная, как казалась раньше, Тедди начал давать показания. Он являл собой картину спокойной уверенности, искренности, остроумной учтивости и открытости, и, однако, за этим односторонним образом наблюдательный зритель мог различить другой, подобно тому, как за квадрообразом на портрете Пикассо, с парой носов, глазами, ушами и волосами, запечатленными в профиль и сзади, с многократно размноженными чертами, стоят необузданные противоречия человеческой сущности.
— А теперь, когда мы восстановили всю технику ограбления, — говорил Алекс, — не могли бы вы сказать, обсуждали ли вы с Лопесом, что делать, если кто-то помешает грабителям осуществить их замысел?
— Мне никогда не приходило в голову, что такое может случиться, поэтому мы это никогда не обсуждали.
— А у Лопеса был какой-то план на этот случай?
— Не знаю. Очевидно, был, но я не был в него посвящен.
— Если бы ограбление было связано с насилием, вы не стали бы его замышлять?
— Нет, категорически, нет.
— Значит, у вас не было плана действий на случай неожиданного появления Гранта или полицейского?
— Никакого.
— Вы можете сказать нам, почему вы решили прибегнуть к ограблению?
— У меня не было способа узнать, что именно происходит с Барбарой во время приемов. Я лишь замечал, что наши отношения ухудшаются с каждым днем, и я должен был узнать, почему. Если бы вина была моей — что-то, сделанное мной, беспокоит ее, — я был готов предложить компенсацию. — Он помолчал, ища в зале Барбару. — Я…
— Да?
— Я люблю ее и не хотел бы, чтобы она продолжала страдать, поэтому я готов сделать все возможное, чтобы облегчить ей боль.
— Почему вы обратились к доктору Фреру, а не к какому-то другому врачу?
— Мне его рекомендовали с лучшей стороны.
— Во время первой встречи вы заключили какое-то соглашение, которое, на ваш взгляд, доктор Фрер не выполнял?
— Да, он обещал представлять мне еженедельный отчет, письменный или устный, об успехах лечения.
— Делал ли это он в действительности?
— Нет, не делал.
— Почему вы не обратились с Барбарой к другому врачу?
— Ну, она привязалась к нему. Весь ее день вращался вокруг него, ее визитов к нему. Хотя меня и волновало отсутствие информации и то, что Барбара менялась, я не мог взять на себя ответственность заставить ее покинуть Фрера.
— Вы могли заставить ее сделать это?
— Я мог сказать Фреру, что перестану оплачивать его счета, что я хочу передать Барбару другому врачу, но он смог бы все равно продолжать заниматься ею.
— Как бы вы могли описать отношения с доктором Фрером? Я хочу сказать, отношения с вашей стороны.
— Вначале они были хорошими, даже дружескими, но когда я стал настаивать, расспрашивая о Барбаре, они стали напряженными.
— С обеих сторон?
— Нет, в основном, с моей. Он, похоже, был доволен, словно Чеширский кот.
— Вы можете пояснить это?
— Ну, чем больше меня охватывала тревога и отчаяние, тем спокойнее, тем самодовольнее он становился.
— Не могли бы вы привести примеры?
— Нет. Изменилось его отношение ко мне. Подобное случалось со мной в деловых контактах.
— В каком виде?
— Ну, бывали случаи, когда ко мне обращались за различной помощью небольшие фирмы. Или им требовался капитал, или они хотели, чтобы я устроил подписку на их акции, — и вдруг я обнаруживал перемену. Появлялся какой-то агрессивный напор, означающий, что фирма нашла еще один источник финансирования и теперь выбирает лучшую сделку. Деловые отношения превращались в игру в «кошки-мышки».