Поп-певицы стали меньше петь, а писатели меньше писать, потому что им открылась истина – гениев не может быть много, как и настоящих героев. Книги больше не писали по мотивам фильмов, а сами фильмы, из уважения к прекрасному, не прерывались рекламой по десять раз. Даже количеству перестало казаться, что оно переходит в качество.
Из состояния прострации Антона неожиданно вывел веселый звон балалайки. Гризов посмотрел на экран. По телевизору шла русская народная передача «Эх, Антоновка!», сделанная каким-то европейским продюсерским центром. По задумке иностранного режиссера все участники должны были соревноваться в лихом исполнении частушек.
Антон и Григорий, несмотря на разницу в возрасте, оба любили народное творчество во всех видах: частушки, песни, пляски, художественный мордобой и даже игру на балалайке. Смотрели они эту передачу с удовольствием, особенно Григорий. Однако сегодня удовольствие быстро испарилось. Антон не мог понять, почему добры-молодцы, все как один похожие на Распутина, и девицы-красавицы в народных костюмах, словно американский спецназ, должны выступать с телефонной гарнитурой у рта. Гарнитура эта смотрелась на них, как на корове седло.
Пока шли танцы под гармонь и балалайку, Гризов еще терпел. Но когда участники начали петь, Антон, выращенный на широкой народной душе, вообще был потрясен. Создавалось впечатление, что все, чего хочет русский народ, это накатить стакан водки, спеть про сексуальный опыт и выругаться от души матом. Все частушки начинались звоном стаканов и словами «Как я милку провожал…», а заканчивались тоже одинаково: «Эх, мать-перемать, не пойду туда гулять!». Все народное творчество, казалось, было посвящено поиску ответа на гамлетовский вопрос: «Ты скажи, ты скажи, чо те надо?».
Несколько минут Гризов приходил в себя от народного творчества, которое никак не совпадало с его опытом журналиста и путешественника. Он встречал на просторах необъятной родины достаточно мудрых деревенских жителей, знавших совсем другие песни и чтивших традиции предков. Их жизнь была скромной и красивой.
Чтобы избавиться от раздвоения личности, созданной иностранным режиссером, пришлось опрокинуть с механиком еще по десять капель для лучшего осязания проблемы русского характера.
– Вот скажи, Григорий, – вопросил Антон, успокоившись и поставив пустую посуду на стол. – Ну почему эта европейская немощь обязательно выставляет русских какими-то алкоголиками?
– Наверное, потому что пьем много, – предположил Забубенный, осторожно пододвигая бутыль к себе, – и гуляем.
Оглядываясь по сторонам в поисках жены, он набулькал обоим еще по рюмашке.
– Много? – подался вперед просвещенный Гризов. – Да ты знаешь, кто больше всех пьет на Земле? Литовцы, чехи и немцы! Вот где алкоголики. А потом Нигерия.
– Да ладно, – Забубенный чуть не уронил от удивления бутыль с освежителем души на пол. – А мы где?
– Франция, со своими древними традициями алкоголизма, на двенадцатом месте. А мы вообще на шестнадцатом, после жителей Сейшельских островов.
– Вот те раз, – озадачился Григорий, поднимая очередную рюмку, – значит, мы – трезвенники? Я и не догадывался.
– А скажи, почему нас все время норовят дураками выставить эти англо-европейские товарищи?
– Потому что на Западе народ умнее? – осторожно предположил Забубенный. – Машины там вроде хорошие делают.
– Нет, Григорий. Машины там хорошие делают иногда только потому, что уже украли у нас все, что мы придумали, и теперь эксплуатируют наши идеи. Дураками нас выставляют из зависти. Не могут простить русским такого количества талантов на квадратный километр в одном народе. Вот и поливают грязью почем зря. Хотя сами-то они, брат, чистые только снаружи – зато грязные внутри. Во всяком случае, были, до налета армады драндулётов. Теперь у англо-европейцев появился шанс снова стать людьми.
Раздосадованный Гизов ненадолго умолк, но звуки народных инструментов из телевизора вновь привели его в чувство.
– Ты что же, Григорий, действительно думаешь, что Россия – это родина лаптей и балалаек?
Забубенный настороженно молчал.
– Вот скажи мне, механик, кто придумал первую в мире электрическую лампочку? – захмелевший Антон вперил в соседа такой испепеляющий взгляд, что Григорий даже заерзал на стуле, словно школьник на экзамене.
– Эдисон… – начал немного сконфуженный Григорий, – вроде это он был…
– Правильно, – перебил его Антон, – русские ученые Яблочков и Лодыгин. Радио?
– Макарони… тьфу ты, Маркони, – сразу поправился Забубенный.
– Опять угадал, – похвалил Гризов, – Попов Александр Степанович. Первый в мире самолет?