– Но почему именно о них? – удивилась Полина Тимофеевна.
– Яна пропала, и наша редакция осуществляет ее поиски, – говорить полуправду всегда легче, чем лгать глаза в глаза.
Кочетова вскинула седые брови:
– Разве это не дело милиции?
– Мы работаем параллельно.
– Тогда понятно. – Она вытерла капельки пота, поблескивающие бусинками на верхней губе. – И Яночка, и Петюня поступили к нам крохотными. Знаете, они оба отказники. Если вы хотите знать мое мнение, их мамаши просто обокрали себя, лишившись таких замечательных деток.
– А кто их родители? – поинтересовался я.
– Об этом ведает только Валентина Петровна, и никто, кроме нее. А зачем вам?
Моя улыбка сражала невинностью:
– Меня, как и милицию, интересуют все мелочи. Но давайте пойдем дальше. Их никто не пытался усыновить?
– Пытались, и неоднократно, – выпалила Полина Тимофеевна.
– И почему же не получилось?
Воспитатель задумалась:
– Все, что я здесь рассказала, опубликуют в газете?
Надо было срочно ее разуверить:
– Ни в коем случае. Видите, я даже ничего не записываю.
Она успокоилась и продолжала:
– У нас работала одна молодая женщина, Ирочка Хромова, добрейшей души человек. В юности ей пришлось сделать аборт, и доктора объявили неутешительный приговор – бесплодие. Именно тогда она и решила взять ребенка из детского дома. Даже двоих – Петю и Яночку.
Женщина перевела дыхание:
– И жили бы наши лапочки припеваючи, если бы не эпидемия гриппа. Врачи проглядели страшное осложнение – менингит. Так наши крошки лишились матери второй раз. Потом Яночка приглянулась одной богатой даме, и она стала хлопотать об удочерении.
– И?.. – Я вопросительно посмотрел на воспитателя.
– И ей это удалось, – с горечью заметила Полина Тимофеевна. В уголке ее глаза блеснула слеза. Что случилось дальше, было понятно и без слов, однако мне требовались подробности.
– А потом вернула?
– Да.
– Почему?
– Слушайте, – Кочетова мысленно перенеслась в тот день, когда высокая блондинка с массивными золотыми серьгами и грубым голосом тренера по футболу переступила порог детского дома. Она объяснила, что хочет взять ребенка, однако не совсем маленького, около четырех-пяти лет, и желательно девочку.
– Да, девочку, – повторила женщина, давая сотрудникам полюбоваться перстнем с огромным аквамарином. Потом ее водили по комнатам, и дама указала на Яну:
– Пожалуй, эта.
Полина Тимофеевна сжала локоть Валентине Петровне, смотревшей на блондинку с каким-то подобострастием:
– Не отдавайте ребенка. Она не будет ухаживать за ним как надо.
Директор строго взглянула исподлобья:
– Здесь, что ли, ухаживают как надо? Разве не вы все время повторяете: детям нужны родители.
– Но у нее нет мужа.
– Зато есть деньги.
Когда блондинка окончательно остановилась на Рыбиной, ей подсказали, куда обращаться, и вскоре пакет документов был готов. Полина Тимофеевна, до последнего лелеявшая надежду, что Яночку не отдадут в неполную семью, приуныла. В назначенный день женщина подкатила на новенькой иномарке, и Валентина Петровна с воспитателями наблюдали, как она втискивала ребенка на сиденье.
– Эта не будет хорошей матерью, – констатировала Кочетова.
– Поживем – увидим, – отозвалась директор, сжимавшая в кармане пакет с приличной суммой. Однако слова Полины Тимофеевны оказались пророческими. Девочку вернули через два года. Воспитатели боялись за психику ребенка, но Яна как будто обрадовалась возвращению в детский дом. Позднее она рассказывала Кочетовой:
– Евдокия Артемьевна (так звали крутую даму) играла со мной, как с куклой. Да, она покупала мне красивые платья, но никогда не говорила о моих проблемах, никогда не интересовалась делами, только постоянно следила, чтобы я не украла драгоценности или деньги.
– А ты ничего не украла? – осторожно спросила Полина Тимофеевна. Яна рассмеялась:
– Я не воровка. И потом, за мной присматривала домработница. Правда, однажды я нашкодила, и этого оказалось достаточно, чтобы меня вернули.
Воспитатель погладила Яну по голове:
– Что же ты натворила, негодница?
– Ничего особенного, – проворковала девочка. – Когда меня оставили одну в квартире, я зашла в спальню к матери и обнаружила на трюмо много разной косметики. Мне захотелось накраситься, как это делают взрослые, понимаешь?
– И ты накрасилась, – вздохнула Кочетова, не видевшая в этом ничего предосудительного.
– Ну да, – хихикнула Яна. – Накрасилась. Я не знала, что это плохо. Это очень плохо, да?
Полина Тимофеевна замялась:
– Раз тебе запрещали, не следовало этого делать.