– Она тоже так сказала, – согласилась Рыбина. – Точнее, не говорила, а орала, как дворник в соседнем доме, когда напьется. Обзывала меня плохой девчонкой, испортившей дорогущую косметику, и поклялась вернуть обратно. Как видите, обещание она сдержала.
– А больше ты ничего не сделала? – осведомилась воспитатель.
– Ничего, клянусь, – заверила ее Яна. – Знаете, я рада, что вернулась. Два года я чувствовала себя не в своей тарелке, два года от меня ждали неприятностей. А в такой обстановке тяжело живется.
Кочетова обняла девочку:
– Мы никогда не расстанемся. Если только я не увижу, что очень хорошие люди хотят стать твоими папой и мамой.
– Договорились, – Яна доверчиво прижалась к груди женщины.
Дальше можно было не рассказывать. Хороших родителей Рыбиной не нашли.
– А в последнее время вы не замечали странностей в ее поведении? – поинтересовался я.
– Год назад они с Должиковым решили пожениться и сняли квартиру, – объяснила воспитатель. – Сначала дети навещали нас вместе. Потом стал приходить один Петя. Когда я спрашивала, почему он без Яночки, мальчик смущался. Петенька вообще был очень честным, и если бы кто-нибудь усыновил его, то получил бы прекрасного ребенка.
– Почему же… – начал я, однако Кочетова меня перебила:
– Петенька сам не хотел уходить от нас. Правда, когда он был совсем крохотным, часто болел, а будущие родители жаждут здорового ребенка. Они не слушали наших объяснений, что парень обязательно поправится. Когда же Должиков подрос, он сам противился нашим стараниям найти ему родителей.
– Значит, Петр не мог объяснить, почему Яна перестала вас навещать? – спросил я.
– Именно так.
Я внимательно посмотрел в глаза женщины. Она вернула мне взгляд. Такие, как она, никогда ничего не скрывают, и я был уверен: Полина Тимофеевна рассказала все, что знала.
– Спасибо, – поблагодарил я, вставая с кушетки. – Но у меня еще одна просьба. Видите ли, у меня нет фотографий Должикова и Рыбиной…
Она тут же вскочила:
– Пойдемте. Их снимков у нас сколько угодно.
Мы поднялись на второй этаж в кабинет директора. Худенькая дама неопределенного возраста, которой можно было дать как тридцать, так и пятьдесят, с кроличьим лицом и серыми волосами, быстро печатала на компьютере.
– Ада, где последние снимки наших выпускников? – поинтересовалась Полина Тимофеевна. – Молодой человек хочет взять фото Рыбиной и Должикова.
Секретарь улыбнулась, обнажив кроличьи зубки:
– В верхнем ящике шкафа. В зеленой папке.
Воспитатель отодвинула ящик и достала скоросшиватель:
– Здесь?
Ада лишь мельком взглянула, кивнув:
– Да.
– Держите, – Полина Тимофеевна протянула мне папку.
– Вы, наверное, что-то перепутали, – обратился я к секретарю, открыв папку. – Здесь ничего нет. Одни пустые файлы.
– Не может быть! – Ада с достоинством встала со стула и протянула руку: Я спокойно передал ей зеленый скоросшиватель:
– Пожалуйста.
Она уставилась на пустые файлы, как на восьмое чудо света. Ее тонкие губы прошептали:
– Как? Где же?
– Да. Где? – подхватила воспитатель.
– Позавчера мы с Валентиной Петровной перебирали все снимки, – оправдываясь, говорила женщина. – Видели и эти. Может, они понадобились нашему директору?
– А кто, кроме нее, имел доступ к фотографиям? – Я не надеялся, что она ответит. Разве секретарь признается в том, что оставила рабочее место без присмотра? Впрочем, никто не запрещает покидать рабочее место, если ты запираешь за собой дверь комнаты, где хранятся документы. Очевидно, Ада делала это не всегда. Женщина покраснела. Казалось, поднеси спичку к ее пылающим впалым щекам – и детский дом заполыхает.
– Никто.
– Стоит поспрашивать ваших воспитателей, и они расскажут, что вы частенько выходите, оставляя дверь открытой, – пытался я использовать старый прием. Однако женщина-кролик была непреклонна:
– Как вам угодно. За мной никогда не водилось такого греха. Уверяю вас, вы только потратите время.
– Может, их действительно взяла Валентина Петровна? – предположила Кочетова. Однако требовательная трель телефонного звонка прервала наши размышления. По моим подсчетам, директора давно должны были обнаружить и сообщить по месту работы. Впрочем, возможно, при ней не было никаких документов.
Ада ответила, несколько секунд сидела молча, как деревянный идол, потом побледнела и ухватилась за спинку стула, чтобы не упасть. Тонкие посиневшие губы с трудом произнесли:
– Валентина Петровна убита. Сейчас сюда приедет милиция.
Я прочитал отчаяние в глазах Полины Тимофеевны: