– Поздравляю, – говорит женщина, наклоняясь и похлопывая Юргена по руке.
– Это так очевидно?
Мужчина и женщина понимающе улыбаются друг другу.
Футболка Юргена вывернута наизнанку, волосы растрепаны. Когда мы соприкасаемся друг с другом под столом, я чувствую запах между своих бедер, кисло-мускусный, как перезрелые фрукты. Я съеживаюсь, думая о нашей комнате на чердаке, о тонких, как бумага, стенах, скрипящем каркасе кровати, и утыкаюсь головой в плечо Юргена. Хозяйка ставит перед нами чайник на стол.
Юрген спрашивает у пары, как долго они женаты.
– Вечность, – протягивает старик.
Женщина машет в его сторону салфеткой.
– Пятьдесят четыре года в сентябре, – говорит она.
Я чувствую пальцы Юргена, когда они переплетаются с моими, чувствую, как его обручальное кольцо царапает мои суставы, когда он сжимает их, заставляя меня вздрогнуть.
– Дадите совет? – спрашивает Юрген.
Они берут со стола ключ от номера, газету и очки. Муж встает и отодвигает стул жены, чтобы она могла подняться.
– Будьте добры друг к другу, – говорит жена, и они улыбаются нам.
– Удачи.
Когда мы выезжаем из отеля, Юрген останавливается перед хозяйкой и целует меня, его рука скользит по линии моих брюк, а затем мы берем машину и снова отправляемся в путь. Я начинаю думать, что неприятный инцидент в Сент-Джонсе забыт, что та ужасная сцена осталась позади. Как вдруг неожиданно…
– Нет школьных друзей, – говорит Юрген, скользя рукой вверх-вниз по моему бедру, когда я выезжаю на автостраду. – Это интересно, знаешь?
Я вижу, что мужа это озадачивает, и уже жалею, что упомянула что-то о Божественных. Он не может оставить эту мысль в покое. Юрген постукивает пальцем по стеклу, пока мы пересекаем границу с Шотландией, и задумчиво разглядывает нетронутую природу, зеленые поля с желтыми вставками масличного рапса, тупики, склады и придорожные кафе, грузовики с едой, припаркованные на остановках для отдыха. У нас впереди еще четыре часа езды до острова Скай, не говоря уже о пароме.
– Ни одного? – уточняет он неожиданно настойчиво.
– Нет.
– Как так?
Все четверо его лучших друзей родом из той же деревни в Зальцбурге, где он вырос. Андреас, Ханси, Томас Б., Томас Ф. Двое из них были крещены вместе, они ходили в одну школу, выкуривали свою первую сигарету в сарае Ханси, воровали шнапс у бабушек и дедушек, гонялись за первыми подружками в ночь Крампуса, маскируясь и рыча, они притворялись рождественскими дьяволами и похлестывали по щиколоткам своих возлюбленных кожаными плетками, угрожая унести их в подземный мир. Вместе, впятером, они проливали кровь, охотились, пьяные плакали на свадьбах друг друга, даже шатались по танцполу, как медведи, тоже вместе. Они – его семья, они даже ближе, чем его настоящие братья (один старший, другой младший, и мне каждый раз приходится напоминать Юргену поздравить их с днем рождения). Он предан им до мозга костей и готов на все ради них, начиная прыжком с самолета, заканчивая займом крупной суммы денег без всякой надежды на возврат (это меня особенно раздражает).
– Над тобой издевались? – продолжает пытать меня Юрген, когда мы останавливаемся, чтобы заправиться бензином.
– Нет. Я так не думаю.
– Тогда что, ты была непопулярна? – Он тычет в меня пальцем. – Eine Streberin. Как вы там говорите, «ботаничка»?
– Нет.
Я сжимаю ручку помпы так, что мои суставы бледнеют.
– Так, значит, ты любила школу?
– Кто вообще любит школу? Там было нормально, – рявкаю я, сразу сожалея о своем тоне. – То есть я не помню. Мы можем не говорить об этом?
Когда я возвращаюсь за руль, он кладет руку на мой затылок и прижимает к себе, чтобы успокоить, и проводит большим пальцем вверх и вниз под моим ухом. У него мозоли – маленькие круглые подушечки на основании каждого пальца от езды на велосипеде, грубые, как пемза.
– Ты не знаешь, нравилось тебе в школе или нет? Ты должна помнить хоть что-то.
– Не особо, – отвечаю я, освобождаясь от объятий Юргена, взволнованно пытаясь сосредоточиться на дороге.
– Попробуй, – говорит он.
Я не отвечаю.
Почему бы мне просто не поговорить с ним? Потому что мне неловко? Обучение в школе-интернате, богатство и привилегии, оставившие на мне свой след, Old Girls. Когда я встретила Юргена (восходящую звезду, скульптора, к которому меня послали на интервью для воскресного приложения), он все еще спал в палатке в своей студии, мылся в раковине, выживал благодаря грантам и периодическим заказам. Добившийся всего сам, потомок горцев, в буквальном смысле крестьян – скотоводов и сыроваров, – он рассказывал мне во время той первой встречи, как он оплачивал художественную школу, вырубая деревья и забивая коз.