— Что же было дальше? — спросила Лена.
А дальше было вот что: дети начали собираться вместе и приносить младенцев. Слышащих первыми, как называл их Кирилл, и те будут указывать путь. Конечно, они не могли говорить (а если бы могли, то не стали бы), но детям постарше достаточно было просто находиться вместе. Окружать малышей почётом. Общаться молчанием, позволять знанию свободно течь из разума в разум. «Это очень хорошо», — сказал Кирилл напоследок.
Лена с усилием приподнялась на руках Игоря.
— Как может быть хорошо, когда ты в начале марта ходишь босиком, живёшь в холодных подземельях и грязен как вошь… скажи, сколько ты не ел?
Конечно, по-настоящему её беспокоило не это. Игорь ждал, когда она спросит. И она спросила:
— И… расскажи о тех мертвецах, которых вы выбрасываете за порог.
Лена пыталась поймать взгляд мальчишки, хотя собственные её глаза ещё были затуманены от внутренней боли.
— Случались жертвы. Людское тело ломко, может быть прекращённая деятельность практически в любой момент. Да, мы не слишком-то следим за ним. Просто выбрасываем то, что отработало, на улицу.
Игорь зажал Ленке рот, оборвав гневный крик. Она была так слаба, что, казалось, одно это эмоциональное напряжение может её погубить.
— Ты и есть это тело. Ничего больше нет. — Сказал Игорь.
— Есть несчётное количество степеней и видов существования. Это — одна из истин, которую открыл нам Голос. Те, кто потерял тело, остаются рядом. Мы их чувствуем.
Лена с неожиданной силой отняла руку мужа от своего рта.
— Ты больше мне не сын!
Какая-то искра вдруг проскочила по ту сторону Кирюхиных глаз.
— Понять будет трудно, как проглотить камень, но я — это он. Мы — два листка, которых поток на считанные секунды закрутил рядом. Скоро нас разнесёт так далеко, что мы уже никогда не встретимся. Или встретимся, но больше не будем здороваться, так как не узнаем друг друга.
Ленка не поверила. Она зло стукнула зубами и промолчала.
Кирилл продолжал говорить.
Постепенно детей становилось всё больше. Толпы их, следуя какому-то новому, невозможному инстинкту, прибывали в подземелье. Они слонялись по тёмным коридорам, приучали себя видеть в темноте, слизывали со стен влагу и глодали сосульки, чтобы утолить жажду. Желудок набивали чем попало. Иногда землёй — вряд ли хоть для кого-то это имело значение. Когда кто-нибудь по каким-то причинам умирал, двое-трое человек выносили тело наружу.
После того, как каждый из присутствующих обустроил для своего нового внутреннего Голоса место в голове, пришло время подвести итоги. Прежде всего, каждый член коммуны испытывал огромную благодарность к Голосу. В нём было всё. Заданные и незаданные вопросы, любые тайны — стоило только о них подумать — раскрывались великолепным цветком. Это настоящее волшебство в твоей голове, возможность бесконечно осознавать новые и новые прекрасные миры, понимать, что сырая действительность — лишь камушек на игорном столе самой судьбы. Дети садились на холодный пол, смотрели друг на друга подолгу, с таким чувством, как будто пили воду и никак не могли напиться. Какое это счастье, когда имея великую тайну, имеешь рядом ещё и кого-то, кто также её хранит! И кого-то, кто понимает её неизмеримо глубже, чем ты, чьи глаза переливаются золотистым светом, а улыбка не сходит с уст, потому что её владелец осознал весь свет.
И, несмотря на то что дети вели себя как погрязшие в чёрной депрессии взрослые, то есть не делали ровным счётом ничего, в головах их разыгрывал одно представление за другим цирк-шапито. Иногда лучи тамошних прожекторов и возбуждённый шум зрительского зала, а то и рёв тигра, прорывался во внешний мир, и тогда дети, один за другим, вскакивали и начинали творить что-то дикое, даже по меркам прочих своих беспокойных жизней. Они рисовали трофейным мелом на стенах и полу. Устраивали дикие, первобытные пляски, выкрикивая что-то громкое и нечленораздельное и веря, что таким образом они привлекают внимание обладателя Голоса, а он, может, сидит где-то себе и улыбается. То, что они выкрикивали, было, без сомнения, его именем. А поскольку никто не знал, как его зовут, каждый просто вопил на свой лад. Когда какой-нибудь ребёнок начинал новый ритуал, все головы тут же оборачивались к нему. Никто ничего не делал просто так. Они верили, что придавая глубокий смысл простым действиям, они меняли мир, двигали его в нужную сторону и делали чуточку лучше. Обострилась тяга к чудесам. Чудеса были отныне жизнью каждого ребёнка — не подражательство и игра в чудеса, как раньше, нет! На этот раз всё было по-настоящему, и Кирилл говорил обо всех этих дурачествах с таким серьёзным лицом, что предпосылки их и ожидаемые последствия воспринимались на веру.