— Томас Георгиевич, здравствуйте… — опустив голову и не снимая очков, Чарушина вцепилась в сумку и встала посреди кабинета, будто проштрафившаяся школьница.
— Ну как ты, Наденька? — спросил ее Рур. Сухонький, невысокого роста, в клетчатом костюме и бабочке, дядя Том чуть подался вперед и сложил перед собой маленькие ручки. Старинные серебряные запонки в манжетах белоснежной рубашки звонко брякнули о столешницу.
— Я… э… Нормально в сложившихся обстоятельствах, — кротко ответила она.
— Как Павел?
Вздрогнув, Надя растерянно подняла глаза. Рур сверлил ее внимательным взглядом, таким же, как и сидящий слева от него Кораблев — дядюшкин племянник и капитан полиции по совместительству. Надя вздохнула и честно поведала:
— Не знаю.
— А где он? — вступил в беседу Кораблев и встал с места.
— По всей видимости еще в командировке, — фыркнула Чарушина. — Теперь это так называется.
Какой смысл было рассказывать, что Ржевский зависает у любовницы? К тому, что произошло с ней, теперь уже его бывшей невестой, это не имело никакого отношения. Наезд произошел только по ее вине. Нет, косвенно, конечно, Ржевский повлиял на это, но какая разница, если она все уже для себя решила?
— Надя, ты вообще в курсе того, что случилось? — повысил голос дядя Том, отвлекая ее от рвущего на части внутреннего монолога.
— Ох, Томас Георгиевич, я все понимаю, только не добивайте меня, пожалуйста! — дрожащим голосом произнесла Надя. Затем без паузы обратилась к Кораблеву: — Денис, спасибо, что не пришли арестовывать меня домой. Я бы не пережила такого позора. У нас соседи приличные, и вообще…
— Мне кажется, Надежда Николаевна еще не в курсе, — крякнул Кораблев и выдвинул стул, приглашая ее присесть.
Надя села, примостив сумку на коленях.
— Надежда Николаевна, я вас по-быстрому введу в курс дела, а вы внимательно меня послушайте, хорошо? — как маленькому ребенку, объяснил капитан.
Надя вытянулась в струнку и кивнула.
— Сегодня утром недалеко от Кукушкино местный житель выгуливал собаку и наткнулся на женский труп.
— Женский труп… — побелевшими губами повторила Надя и скрючилась, раздавленная ужасным известием.
— Да. Женщина была задушена в собственной машине на берегу реки, — у Кораблева был такой голос, будто он хотел добавить: «Представляете? Охренеть, ну и дела…».
В животе у Нади громко заурчало от некстати проснувшегося голода и охватившей ее паники. Мозговое вещество со скрипом пыталось переварить информацию, так что обстоятельства дела до нее дошли не сразу.
— Это не я! — воскликнула Чарушина и в подтверждение своих слов часто закрутила головой. — Я только сбила! Но не душила, богом клянусь!
— Наденька, никто и не говорит, что это ты, — вздохнул Рур и налил в стакан воды из резного хрустального графина. — Ты успокойся, пожалуйста, и соберись. И еще подумай, где может находиться Павел.
— Не я?! Правда?! Господи, слава богу! — выдохнула Надя. — А насчет Павла… — она сглотнула, с жадностью глядя на стакан с водой. — Я ничего не знаю! Вы даже не представляете, что я пережила за эти часы… Уф!
Свобода, как главный символ человеческой жизни, открыла сейчас перед ней такие горизонты, к которым хотелось идти строевым маршем с флагами наперевес. Чарушина закрыла лицо руками и подумала, что расставание с Ржевским она как-нибудь переживет. Конечно, не сможет забыть и вообще, пожалуй, будет любить вечно… Даже, наверное, создаст в своей девичьей комнате в доме родителей уголок памяти потерянной и попранной любви — повесит большой постер с лицом изменщика и в самые тяжелые минуты будет жечь свечи и рыдать под Селин Дион. Но все же эта перспектива была куда лучше, чем камера и кусочек неба сквозь железную решетку!
Наденька стащила темные очки и посмотрела на мужчин ясными и честными глазами.
Капитан Кораблев, замерев на мгновение в лучах ее страдальческого, но в целом жизнеутверждающего взгляда, немного смутился и схватился за карандаш. Только сейчас Надя заметила лежавшую перед ним карту.
— Вот здесь ее нашли, — он указал на нужную точку.
— Я прекрасно знаю территорию вокруг Кукушкино, — пожала она плечами. — Все детство там провела. Дом у нас старый, но хороший. — Надя улыбнулась, с грустью вспомнив времена, когда родители собирали шумные компании на даче. Играла музыка, взрослые пили вино и громко спорили, сидя на веранде, а Надя, свернувшись калачиком в гамаке, читала Куприна и с тихим ужасом и восторгом примеряла на себя судьбы падших героинь из «Ямы». — Вы же помните, Томас Георгиевич?