– Уже почти пятница, пост, – тон Греты окунал в прорубь и придавливал сверху кованым сапогом. – О каком сале вы, братья? Только «Отче наш», прочтенный девятикратно, отчистит греховные помыслы.
– Да, именно! – встал, как на грабли наткнулся, отец Антонио, словно его озарил свет истины. Остальные врезались ему в спину. – Смалец едят с луком, без лука – всё насмарку.
Грета не стала приводить строки из Устава о воздержании, не стала цитировать Пророка Исайю. Она отметила в себе ярость и желание съездить в рожу хохочущему брату Одо. Это грех гордыни. Следует сечь спину бичом не менее пятнадцати раз после вечерней молитвы.
Она поёжилась – раны от палок только-только зарубцевались. Но послушание есть послушание, и бич не залежится. Если, конечно, удастся вернуться в замок.
Прогрызенный пекарями коридор вышел в другой, пошире. Его стены обложили кирпичом, пол промазали глиной – видимо, этот туннель строили вместе с башнями.
Судя по плану, который она сожгла, сейчас нужно свернуть направо. Грета подняла факел повыше: слева виднелась куча обломков. Возле завала что-то блеснуло.
– О, чур моё! – кинулся туда Фед.
Он сцапал с пола золотой обруч, поднёс факел и принялся рассматривать, остальные сгрудились вокруг. Обруч казался массивным и состоял из плоских пластин, нанизанных внахлёст, как чешуйки.
– Ливониская гривьна, – определил Поль. – В ней униций восемь! Мон шер, тонько сработано: одна к одной плястинки, иглю не вьставишь.
– Брось! – отпрянула Грета с презрением, – Брату Ордена ни к чему золото, особенно языческое. Здесь же кланялись поганым богам!
– Ну нет, в Данциге у меня намечаются большие расходы, – довольно улыбнулся Фед и запихнул золото за пазуху.
Остальные начали обшаривать все углы, переворачивать битые кирпичи.
– Пойдёмте! – взывала к ним Грета. – Чувствуете, как трудно дышать? Здесь мало воздуха, а у нас огонь. Надо скорее выбираться.
Больше никто ничего не нашёл, и братья двинулись вниз по туннелю. Одо выспрашивал Феда, какие-такие расходы ему предстоят, и подсчитывал, сколько шлюх можно нанять, продав одну пластинку от гривны.
– Послушайте, – взмолилась Грета, – вы же рыцари Марии, вы Воины Христовы! Вспомните о целомудрии!
Коротышка посмотрел на неё неопределённо, как будто потерял нить рассуждений. Потом обрадовался, вспомнил:
– А за два шиллинга она нарядится монашкой и отпустит вам все грехи. Все, все, досуха, – заверил он под дружный гогот.
Уши Греты снова начали полыхать. Число вечерних ударов бичом превысило полсотни.
И тут Фед завопил, начал колотить себя в грудь. С него стащили рясу и кольчужную рубашку, расстегнули куртку. Справа на груди сочилось кровью отверстие, будто от штыка, только полукруглое.
– Где моя гривна? – взревел Фед, отпихнул отца Антонио с повязкой и принялся перетряхивать свои вещи. Золото пропало. Он бросился с кулаками на Одо, известного воришку, Поль вступился. Густав был рад подраться, и уже вскипала потасовка, но выручил Бриан. Его мощная фигура вклинилась между братьями, как ядро в стаю голубей, и разом их раскидала.
С помощью молодого рыцаря Грета кое-как успокоила отряд и заставила-таки читать «Отче наш», после чего повела дальше. Через десяток шагов ход уперся в огромный чёрный булыжник, который словно в печи оплавили.
Древние строители туннеля пытались пробить глыбу, но она оказалась слишком твёрдой. На месте скола виднелся отпечаток мокрицы величиной с ладонь.
Здесь коридор сворачивал, огибая неожиданное препятствие, потом снова пошел на северо-запад.
– Братья, вы когда-нибудь видели, чтобы Генрих чесался? – задумался Одо, просовывая руку себе под кольчугу. – Генрих, тебя вши вообще не берут?
– Месье, они бояться подихватить занюдство, – Поль сложил губки бантиком и начал повелительно водить пальцем.
– Нет, его кусают, а он терпит, как святой Макарий, которого комары загрызли, – решил Одо. – Когда умрёт, его порежут на мелкие кусочки и растащат по всем христианским городам, чтобы лечить понос.
– О, дай-ка ухо, мне для ляданки! – пристал Поль.
– Чур мне ножку! – выкрикнул Густав и тыкнул кинжалом «святому» пониже спины.
Грета отпрянула в сторону, заломила руку с клинком и нацелила его пьянчуге в глаз.
– Ну, Генрих, – похлопал по плечу Бриан. – Парни шутят, чего ты.
От смуглого лица исходило что-то доброе, как тепло от очага.
Грета опустила кинжал. Кивнув, она двинулась вперёд.
Сто ударов.
Стоп. Их только шестеро вместе с отцом Антонио, куда подевался Фед? И… какой странный звук!
Тип-тип-тип. Сзади слышался тихий скрип и мелкое тиканье (2), как будто сверчок.
Отряд повернул назад, широко поводя факелами. Одо обнажил меч, за что схлопотал кличку «барсук с морковкой наперевес».
Тип. Тип. Что это? Там, близко, за поворотом. Обогнули оплавленную глыбу и…
От увиденного даже Густав протрезвел.
Брат Фед ел камни. Стоял у булыжника, подбирал осколок и пихал себе в рот, словно сдобный крендель. Зубы его скрипели и крошились, глаза бездумно смотрели перед собой. Тип-тип-тип – падали песчинки, скатываясь по бороде на живот.
– Сава бьен, брать Федь? – спросил Поль как-то слишком вежливо. – Ти… Ти как себя чувишвуешь? Э… Зубов не жалько?
– Розыгрыш, да? – недоверчиво скривился Одо. – Пойдём уже, хочется наружу поскорей.
Отец Антонио на всякий случай осенил Феда со всех сторон крёстным знамением, приложил ко лбу распятие. Пробовал заставить помолиться, но тот упрямо продолжал жевать, хотя за остальными побрёл.
По стенам сочилась влага, капли падали с каменных сосулек, которые связками торчали над головой. Сапоги хлюпали в воде – путники шли сейчас под самой рекой.
Кирпичная кладка впереди оборвалась, брёвна кое-как подпирали потолок. Грета жестом остановила отряд: неизвестно, насколько они прогнили. Потыкав просмоленное дерево мечом, решила, что пройти можно, если аккуратно.
Ещё бы объяснить братьям слово «аккуратность». Поль выводил его от «кура».
Когда опасный участок миновали, снова показались кирпичные стены, пол пошёл вверх. Посреди него тянулась тёмная полоска ила. Грете показалось, что Фед шагает очень странно: высоко поднимает ногу, как на плацу, сгибает, чётко ставит, поднимает в ритм движению ладонь с прижатыми пальцами.
– Фед, с тобой всё хорошо? – уточнила она.
Тот рывком повернул голову – как шею не вывихнул! – и монотонно произнёс:
– Скоро всё будет хорошо.
– Генрих, где ты был две недели? – спросил Бриан и смущённо улыбнулся. – Как тебе удалось выжить, пробраться снаружи в замок? Трое парней видели, что ты упал со стены, в спине у тебя торчал арбалетный болт, к тому же внизу копошились литвины, которые не упустят отличные доспехи и меч.
– Да! – Одо забежал вперёд, загородив проход. – С места не сдвинусь, пока не расколешься. Мы с Густавом на шиллинг поспорили, что ты продался полякам. А Поль говорит, что ты упырь.
Братья сгрудились вокруг Греты, требуя объяснения. Грета вздохнула. Кому ещё рассказать, если не им?
– Я падал, грудь разрывало болью, – начала она. – И тут боль прошла. Оказалось, что я стою посреди высоченного круглого зала с арочными нишами, которые рядами уходят в небеса. Впереди громоздилась мраморная лестница, я поднялся по ней к трону. Трон словно сплели из загнутых под углами стержней, он сиял синими звёздочками.
– Ого! – восхитился Одо. – А на троне сидел старец с белой бородой? Или женщина с младенцем на руках?
– Ничего подобного. На нем возникла женская фигура, прозрачная, как из воды, без одежды и волос. Она сказала: «Мы – Свидетельство. Мы те, кто поджидает окончания каждой человеческой жизни, берём память и возвращаем вас в момент смерти… Фу, вы из Средних веков, что ли? Эй, сделайте кто-нибудь дезинфекцию, тут дышать невозможно!»