Ко мне протянулись странные металлические руки и окружили облаком, от которого я почувствовал во всём теле небывалую лёгкость. Был такой странный запах… Будто вообще все запахи исчезли, и ничего не осталось.
– Как зимой в лесу?
– О, зимой в лесу пахнет снегом, мокрой корой, морозец щиплет. А там словно и нет никого, хотя кругом полно этих, стеклянных. И других ещё людей, в смешной одежде или почти голых, даже мавры стояли с медными ободками на кудрях. Я заметил Флоренца, моего оруженосца, помахал ему. Он казался очень бледным, напуганным. Прозрачные создания окутывали его голову верёвками, такими чёрными и гладкими.
Стеклянная женщина на меня тоже попыталась одеть ободок с верёвками, помянула ангелов Энцифалограмма с Синапсом. Я увернулся и спросил: «Вы от бога или от дьявола?» – «Нет ни того, ни другого, – отвечала она, – И души у человека нет, от вас останутся только терабайты данных. Мы – ваши отдалённые потомки, путешествуем во времени, собираем снимки воспоминаний и вносим в базу. Будете уже одевать сканер?»
– А кто-нибудь взвешивал на огромных весах твои хорошие и плохие поступки?
– В том-то и дело, что не взвешивали! Даже не спросили, почему на прошлой неделе пропустил утреннюю молитву. Нацепили ободок, пожужжали чем-то, – и вот я снова падаю со стены, боль невыносимая. Земля воткнулась в меня, как копьё. Уже теряя сознание, я заметил, что к моему животу ползёт толстый корень, сам ползёт, вылезает из грязи, и другие за ним…
– М-да, – протянул Одо. – Кто бы другой рассказал подобное – я бы в рожу плюнул. Но брат Генрих вообще не умеет сочинять. Он даже детей своих назвал бы Первый, Второй и Третий, если бы они у него завелись.
Внезапно Фед повернулся к Густаву и вцепился тому в щёку латной перчаткой. С чего, зачем?! Густав врезал наотмашь кулаком, звук раздался такой, словно не по груди человека бьют, а по пустой бочке.
Капюшон сполз с головы толстяка, и все увидели, что у него золотой шлем. Шлем, похожий на череп – без забрала, с круглыми отверстиями для глаз и прорезью на месте рта. Сверху шла квадратная ручка, как у чайника. Странно!
Самое странное то, что щекастая голова Феда просто не влезла бы в этот шлем, хоть ты прыгай сверху.
Латная перчатка тоже оказалась золотой. Из её указательного пальца выбежала жёлтая мокрица с длинными усиками и заползла Густаву в открытый рот.
Первым очнулся Бриан. Он схватил за шкирку Феда и отбросил, тот ударился о стену. Густав принялся кататься по земле, держась за горло.
«Откуда золотые доспехи? – пыталась сообразить Грета. – Нашел? А когда успел переодеться? И перчатки какие узкие, неужели в них помещаются эти пальцы-сардельки?»
Но пока мозг ещё барахтался, пытаясь выплыть из потока непонятных впечатлений, тело действовало. Грета выхватила меч и рубанула по плечу того, кто раньше был Федом, а теперь стал сверкающим призраком.
Хорошо замахнуться в туннеле не получилось, однако такой удар мог разрубить до пояса человека в лёгкой кольчужной рубахе. В призраке меч только завяз, погрузившись на ширину клинка.
Раненый встал, разогнулся. Движения его стали прерывистыми, какими-то неживыми. Он отбросил застрявшее оружие, схватился за прореху и содрал с себя кольчугу, рясу и ремень, словно всё это было из бумаги. Кожаная куртка и штаны тоже полетели на пол.
– Ничего себе силища, – прошептал Одо, крестясь.
Комментарий к 5. Тайный ход
(1) Густав пел старинную балладу о лорде, который вернулся с охоты жутко усталый, но обнаружил, что его тёплое место занято. Лорд вежливо спрашивает:
«Мягка ли, Мэтт, моя постель, удобна ли кровать?
Пришлось ли по сердцу на ней с моей женою спать?
И припев: «О ла-ла-ла - ла-ла-ла, о ла-ла-ла».
Окончание баллады в разных местах переделывали по-разному. По одной из версий над кроватью развешаны старинные мечи, секиры и чеканы – молоты с клювами. Лорд долго выбирает, чем приложить гостя, чтобы и в руку хорошо легло, и дедовское оружие не опозорить. Мэтт в это время сбегает.
На просторах Лотарингии пели, что гость прячется в сундуке, а лорд закидывает туда свои носки. К утру неудачника находят мёртвым, «завязавшегося в узел, с посиневшим лицом». По итальянскому варианту лорд возвращается с охоты, кладёт на постель зайца и читает проповедь парню. Потом оглядывается на супругу и видит, что та делает с зайцем. В результате Мэтт отпущен, а жена сожжена на костре.
(2) В туннеле тикало, как… Механические часы изобретут ещё только через два века. Так что тикало, как сверчок-заика.
========== 6. Мертвец ==========
На месте солнечного сплетения горел синий фонарь – или глаз? Весь рыцарь оказался золотым, причём, где и из чего сделан его панцирь, Грета не взялась бы сказать. Она всмотрелась в разрубленный край: черный материал, слоистый, сверху только блестит. Изнутри били маленькие молнии.
– Производится усовершенствование, – монотонно произнёс призрак.
Он замер. Прореха срасталась волшебным образом.
– Алонсо! – крикнул Поль и кинулся вперёд, выставив узкий меч.
Призрак тут же очнулся, завертел головой, как сова – выворачивая лицо даже назад – и в прованца ударила струя белого пламени. Поль согнулся, схватился за живот.
Бриан был выше Греты, замахнуться ему оказалось ещё сложнее. Но помогла то ли данная богом сила, то ли ярость – полуторный клинок прочертил горизонтальную полосу и смял шею врага. Голова с ручкой звонко врезалась в стену, полетели искры.
Кровь не шла. Безголовое тело продолжало плеваться огнём, лучи выскакивали из правого наруча. Все попадали носами в ил. Бриан же прыгнул в бок, ударом кулака свалил призрака на пол, упал на колени и рассёк туловище на две половины.
Из обрубка били молнии. Внутри не оказалось кишок, лишь диски с угловатым узором и гладкие верёвки.
Мертвец.
Адский огонь продолжал поливать потолок, кирпичи от него взрывались, осколки чиркали по спинам, пока Бриан не разрубил колдовской наруч.
– Как бы потолок не обвалился! – крикнула Грета. – Прочь отсюда.
Они с отцом Антонио подхватили под мышки Поля и оттащили подальше. Тот очнулся, завыл от боли.
– А где Густав? – спросил вдруг Бриан.
Одо видел, как пьянчуга бежал назад, во тьму: похоже, призрак свёл его с ума.
– Пойду приведу бедолагу, – бросил молодой рыцарь и метнулся вниз по коридору.
– Стой, надо выходить наружу! – закричала Грета, но широкая спина уже скрылась за поворотом.
Грета достала из сумки плащ, на него положили Поля. Отец Антонио заохал, осматривая рану: что за небывалое оружие? Адский огонь прожёг пластины бригантины и кольчугу насквозь, слева под рёбрами зияла дыра. Раненый настаивал, дескать, это был сам дьявол, и черти здесь повсюду.
– Типичный упырь, – возразил Одо. – Нам бы серебра и чеснок!
Он начал, брызжа слюной, перечислять повадки вурдалаков да как те любят нападать из темноты.
– Мол-чать, – раздельно произнесла Грета и так прищурилась на болтуна, что на полминуты действительно наступила тишина.
Вода журчала совсем рядом, и журчание это складывалось то в тиканье, то в нечто, похожее на шарканье. Вернётся ли Бриан? Зря он пошёл один.
– А ты, Генрих, случаем не из них? – подозрительно спросил Одо. На всякий случай он обходил «упыря» кругом, крестил и плевал в пол. – Ведь не рассказал, как с того света вернулся. Говоришь, валялся под стеной и помирал? Почему же очутился у конюшен через две недели?
Грета помогала отцу Антонио ворочать Поля, чтобы наложить перевязь. Она сказала:
– Я помню лишь корни, которые окутали меня с головы до пят. После вокруг оказался просторный коридор со светильниками. Его оплели лозы, веяло грушами и земляникой. Я пошевелил рукой в перчатке, под ней что-то звякнуло: рядом валялся арбалетный болт.