— Что?! — закричала Клавдия. — Это он так сказал? Гад! Гадина! Пусть только попробует!
— Мамочка, я боюсь. Я теперь буду тебя слушаться. Ничего мне не надо… Буду, как ты, ездить в троллейбусах. Ненавижу метро и всякие норы. Ты слышишь меня, мамочка?
— Слышу, доча! Мы делаем все, что можем. Скоро мы будем вместе.
— Клавдия Васильевна?
Дежкина вздрогнула — чужой голос резко пресек ее разговор с дочерью.
— Я вам дал тридцать четыре секунды вместо обещанных тридцати. Надеюсь, вы оцените мой великодушный поступок. Вы решились?
— Если что-нибудь случится с моей дочерью!.. — Клавдия, если бы могла, убила бы его своим голосом.
— Когда и где мы сможем получить ЭТО? — услышала она вопрос.
Клавдия ответила ледяным голосом:
— Сначала мне нужны гарантии.
— Не понял.
— Мне нужны гарантии жизни и безопасности дочери и всей моей семьи, — объяснила Клавдия.
— Ах, вот оно что… — Казалось, на другом конце провода ядовито улыбнулись. — Это вы не поняли, а не я, как выясняется. Мы не даем никаких гарантий. Мы просто берем то, что нам требуется. И без того мы проявили к вам редкую лояльность.
— Ты понимаешь, подонок, что я тебя найду и под землей, тогда уж не проявлю никакой лояльности!
— Клавдия Васильевна, давайте не будем играть словами.
— Га-ран-ти-и, — по слогам произнесла Дежкина. — Я готова встретиться в любое время дня и ночи, где угодно… С одним лишь условием, что вы предоставляете стопроцентные гарантии безопасности. В противном случае — мне нечего терять.
Она положила трубку, не дожидаясь ответа.
Максим, в плавках, босой, стоял на пороге комнаты, а Федор Иванович замер с тарелкой в руках у кухонного стола. Оба они напряженно глядели на нее, ожидая новостей.
— Боже мой… — простонала Клавдия.
И тут в дверь постучали.
Все трое переглянулись.
— Клавдия Васильевна, — послышался из-за двери сдавленный голос. — Это я, откройте.
— Игорек? — удивилась Дежкина, отворяя дверь. — Поздновато ты.
ДЕНЬ ДЕВЯТЫЙ
Суббота. 00.12–1.02
Броневик ждал недолго. Вскоре из ворот появились люди и стали быстренько забрасывать в темное его нутро увесистые мешочки.
Чубаристову даже в темноте не трудно было разобрать, что это были за мешочки. В таких возят деньги инкассаторы. Все выглядело прилично — из магазина забирали дневную выручку.
Но это уж на лохов рассчитано. Во-первых, инкассаторы в начале первого ночи за выручкой не ездят, а кроме того, столько денег за день не то что овощной магазин, а все оптовые рынки столицы не соберут. Разве что за неделю.
Магазинчик этот Чубаристов знал давно. Это был своего рода спецраспределитель. Сюда стекалась вся наличка для московской мафии. За «крыши», за разовые «услуги», отчисления от «смежников» и «гастролеров». Перечислять все источники — долго и противно. Потом деньги разбрасывались по курьерам, и те «отмывали» их, а затем переводили хозяевам.
До последней минуты Чубаристов считал, что эта контора закрылась если не навсегда, то надолго.
Уже больше двух лет он методично и без жалости выполнял приказы Генерала. И эти приказы всегда сводились к одному — убить.
Все дело в том, что Чубаристов уже давно понял — законным путем с преступностью не справиться. Из-под расстрела уходили самые отъявленные негодяи, подонки, убийцы, мразь. Да что там — не каждого и судить можно было. Как только подлец набирал побольше денег, он тут же закупал пачками милиционеров, следователей, судей. А еще до перестройки — начальство из обкомов, горкомов… Сколько раз Чубаристов только бессильно сжимал кулаки, когда «сверху» раздавался звоночек и властный голос объявлял — прекратить, отпустить, забыть.
А вот три года назад раздался совсем другой звонок. Человек представился сотрудником МВД и предложил встретиться в неофициальной обстановке.
Это и был Генерал.
Они отправились на рыбалку. Хотя Чубаристов терпеть не мог сидеть с удочкой, тот день, а потом и ночь он вспоминал как самую большую удачу в своей жизни.
Возможно, если бы Виктор Сергеевич знал историю создания Московского художественного театра, он бы использовал именно это сравнение. Два человека сразу и во всем поняли друг друга. Все, что говорил Генерал, у Чубаристова вертелось на языке. Он только представить себе не мог, что кого-то волнуют те же мысли. И что об этом можно говорить вслух.
Но самое главное — Генерал пригласил Чубаристова не просто потрепаться «за жизнь», пожаловаться на несправедливость.