Минуту он сидел, приходя в себя. Медленно загасил сигарету и снова поднял трубку.
— Майор Алпатов, третий блок, — попросил он телефониста. В трубке что-то щелкнуло. — Минер у вас?
— Никак нет.
— Это Саратов. Канарейка свободна. Распоряжение первого.
— Есть, — ответили ему.
«Так, девчонку отпустят. Теперь самое приятное».
Он снова поднял трубку.
— Майор Алпатов. Блок Кавказ.
— Чье распоряжение? — спросил телефонист.
— Первого.
— Номер?
— Одиннадцать дробь двести.
Телефонист замолчал.
— Одиннадцать дробь двести требует идентификации.
— Я подожду, — сказал майор и положил трубку.
Одиннадцать дробь двести — это был приказ на убийство Гагуева. Подтвердить его можно было только паролем. Сейчас телефонист свяжется с отделом шифровок, там ему дадут пароль, если Алпатов скажет то же слово, приказ вступит в действие.
Его перешлют в Грозный, там по рации передадут мелодийку одну, ее услышит Мовлад. Дальше — как получится.
— Майор Алпатов?
— Да. Вы звонили по поводу одиннадцать дробь двести?
— Так точно.
— Я слушаю.
— Гусиная охота.
— Приказ ушел, — сообщил телефонист.
«Ну вот и все, — подумал Алпатов. — Теперь наступает самое трудное. Агент приедет завтра. У меня есть всего один день. В понедельник Главный поймет, что я его облапошил. До понедельника я должен быть у Президента».
Алпатов встал, подошел к дивану и упал на него лицом вниз.
Суббота. 9.49–15.37
Ахи и охи, слезы радости, слезы горечи, клятвы во взаимной любви и уважении до гроба, переходящие во взаимные упреки и снова в ахи и охи, продолжались часа два.
Дочь и мать тискали друг друга так, что, казалось, переломают ребра.
Федор Иванович плакал. Потом спохватывался и начинал хмурить брови, мол, Клавдия во всем виновата. Потом снова начинал улыбаться, а там и слезы не заставляли себя ждать, лились обильно и неприкрыто.
При этом, конечно, не забыли Ленку помыть, перебинтовать, вызвали врача.
Ленка безропотно подчинялась всем их заботам. Что-то в ее глазах появилось кроткое и взрослое. Она утешала мать и отца, даже мирила их, когда те начинали упрекать друг друга.
Кормили Ленку до отвала и тем, что она больше всего любила на свете, конфетами. Шоколад — из Швейцарии — был ею съеден в один присест.
Игорю дали денег, и он, сбегав в ближайший ларек, опустошил, наверное, все его сладкие запасы.
Вообще Игорь тоже стал героем дня, хотя, если посмотреть на вещи строго, особой его заслуги в освобождении Ленки не было.
Подземный город он так и не нашел. Диггеры наотрез отказались помогать ему. Он тыкнулся еще туда-сюда, побродил по станции «Университетская», напугал уборщиц и путевых рабочих — они тоже ничего не знали о подземном царстве, — с пристрастием допросил нескольких метрополитеновских милиционеров — безрезультатно — и уже возвращался к Клавдии домой, когда увидел у ее подъезда представительскую «Чайку». Из машины, опираясь на палку, вылезла Ленка.
Заслуга Игоря была в том, что он, позабыв про лифт, на руках донес девочку до квартиры.
Фейерверки радости и любви уже начали стихать, когда появился Макс.
Все началось сначала. Опять ахи-охи, тисканья и смех, слезы и поцелуи.
Все были рады. Случай коснулся семьи Дежкиных смертельным крылом и, слава Богу, отлетел прочь.
Конечно, Федору Ивановичу очень хотелось, чтобы все извлекли урок из случившегося. Ему хотелось сказать жене, дочери и сыну: «Теперь вы поняли, что больше никогда…»
А вот что «никогда» — так и не приходило Федору Ивановичу в голову. Если по логической цепочке вернуться к самому началу, то получалось, что больше никогда не надо носить плащи с карманами.
Игорь наблюдал за всей этой семейной катавасией, и блаженная улыбка не сходила с его уст. Пару раз он и сам чувствовал, что может расплакаться, но брал себя в руки.
Он смотрел на Клавдию Васильевну и думал о том, что любит эту женщину «безмолвно, безнадежно», что сам себя уважает за эту любовь. Но и Федора Ивановича он сейчас любил. По-мужски, по-дружески. Этот угрюмый и простоватый человек оказался нежным и ранимым, как ребенок. Наверное, он был настоящим отцом, настоящим мужем.
И совершенно другими глазами Игорь смотрел сейчас на Ленку. За угловатым, неловким обликом девчонки-подростка вполне явственно проступали очень знакомые Игорю черты. Да, это Клавдия Васильевна Дежкина в самые лучшие свои, самые юные годы.