Толика разбудил крик, страшный, полный ужаса. Кричала Валентина.
Он встрепенулся и, чуть не разбившись о косяк, вывалился в коридор. Дверь к соседям была закрыта, за ней были слышны звуки борьбы. Понимая, что творится неладное, наплевав на этикет – Толик навалился на дверь плечом, и она отворилась. На полу, истекая кровью из раны в боку, лежала тетя Валя, сверху на ней сидел ее муж, который держал в одной руке тонкий деревянный штапик, а в другой – молоток.
– Васильич, что ты творишь! – заорал Толик
– Толя, это пришельцы… они напали на землю, а эта тварь съела ключи от квартиры… сейчас я раскрою ей жабры, заберу их и нас спасу! – сбивчиво пыхтел он.
– Нет! Стой! – закричал Толик и бросился на соседа.
Высокая фигура в красном вечернем платье возникла перед ним плавно, уверенно, словно стояла за дверью и ждала команды выйти на сцену, на этот раз ее лицо было скрыто маской, но взгляд зеленых глаз, сверкавших из тьмы, парализовал Толю, он не мог пошевелиться. Ее губы приблизились к лицу Блендера и с них сорвалось отравленное дыхание. Ее тонкая рука с невероятной и спокойной силой оттеснила Толика к порогу, дверь захлопнулась. За ней были слышны глухие удары, сначала надрывные крики, а после булькающие стоны.
Но Блендер уже этого не слышал, яд, попав в рот, из розовой пыли конденсировал и стекал в его желудок, он чувствовал, что погружается во мрак, на автопилоте он зашел в свою комнату, отвернул крышку пузырька со спиртом и сделал полный глоток. Пищевод, легкие, а после и желудок обожгло и тут же вывернуло его содержимое наизнанку. Ему не хватало воздуха, глаза налились кровью и слезами, подавив приступ удушья он вспомнил все.
Тетю Валю надо было спасать. Не задумываясь о последствиях, Толя выбежал в коридор и с размаху врезался в грузную фигуру в плаще. Он молниеносно сообразил, что это был тот самый верзила из подъезда. Сделав шаг назад, он остолбенел. «Не показалось». На него смотрела сама тьма. Фигура возвышалась над ним, преграждая путь, но то ли алкоголь давал о себе знать, то ли первобытные инстинкты: «бей» и «беги», возомнили, что настал их звездный час, то ли слова тренера из юности пробудили в нем воина: «Если ты когда-нибудь вырубишь кого этим ударом – с тебя причитается!».
Толя врезал, что есть мочи, левым апперкотом в правое подреберье здоровяка и тут же вложил всего себя в мощный хук, который шел точно в его челюсть. Это была проверенная временем комбинация, скольких он посадил на пятую точку в свое время ей. Такой удар должен был неизбежно выключить свет. И он выключил. Но не так, как ожидалось.
Ударил он точно в цель, но правая рука не нашла преграды, она провалилась в пустоту, а вместе с ней молниеносно провалился и сам Блендер, будучи затянутым невероятным вихрем. Он чувствовал, как каждая клеточка его тела словно попала в центрифугу и ее раскрутили до скорости света, ему хотелось блевать, но он отчетливо понимал, что его не вырвет, это просилось наружу его собственное сознание, его словно отделяли от бренного материального тела. Толя летел сквозь темноту, но видел впереди слабую точку, через какое-то время он увидел еще точки вокруг, они дрожали, вытягивались в полоски, оставались позади, но эта точка была неподвижной. Прошло бесконечно много времени прежде, чем она стала расти, превращаясь в плотное сияние. Пространство вокруг превращалось в туннель. «Скорее уже, нет больше сил!» – думал про себя Толя, готовый на все и уже едва осознавая, кто или что он есть такое. Все, что он чувствовал теперь, даже нельзя было назвать болью, он чувствовал себя скоростью, волной, энергией. В какой-то миг быстрота стала невыносимой и мысль отстала. Кто-то дернул ручку рубильника.
Васильич вытер испарину со лба. В руках он сжимал связку ключей, а под ним лежало тело, чудовище больше не подавало признаков жизни. Его плеча коснулась женская рука. Он дрогнул и обернулся. Увидев перед собой женщину в красном, он хотел было возмутиться, но прикусил язык.
– Здравствуй, Григорий, – начала она, – ты знаешь кто я?
Ее голос звучал отдаленно и словно отражался от фарфоровых стенок маски.
– Ты.. та, о ком сейчас все говорят, – в горле пересохло и Григорий Васильевич сглотнул, но не почувствовал облегчения. – Ты из красного карнавала.