Ее нашли случайно, дальнобойщик заметил на трассе какой-то белый предмет, который едва шевелился. Остановившись он был в ужасе – это был обугленный ком человеческой плоти в остатках грязно белой блузки. Искалеченное тело продолжало бороться если не за жизнь, то за отмщение.
Потом станет известно, что подонки многократно изнасиловали ее, били монтировкой, а чтобы окончательно скрыть преступление сначала придушили, а затем облили бензином и подожгли. Но она пришла в себя. Восемьдесят пять процентов кожи уничтожено огнем, кровь смешалась с грязью и покрыла тело сплошной коркой, волосы сожжены полностью, глаза лопнули от высокой температуры и вытекли, но сознание было при ней. И она ползла, на звук трассы. Ползла, а ее пальчики отламывались, цепляясь за грунт. В реанимации она жила еще ночь. Но она успела сказать главное – имя убийцы.
Я настолько был ошеломлен услышанным, что начал собирать по крупицам все подробности произошедшего, пошел общественным помощником в прокуратуру, навязался следователю, который расследовал дело и, наконец, узнал место, где все произошло. Ночью я приехал туда и фонарем нашел то проклятое место, кострище не заросло травой. По наитию я положил ладонь на землю и меня поразили воспоминания. Флэшбеками я увидел все, что произошло в тот день, почувствовал все, что и она и это было невероятно мучительно больно. А еще слышал слова, которые они говорили и была среди них фраза, от которой я дрогнул: «Куда же ты бежишь, дурашка?».
Вернувшись в реальность я понял, что лежу в кострище, свернувшись клубком и дрожу. Сквозь сосны сияла луна, сырость пропитала мою куртку. Вокруг стояла кромешная тишина. Но вдруг, сквозь этот невидимый заслон прорвался порыв ветра, который донес до меня девичьи слова: «Игорь, зло должно быть наказанным». На мгновение мне показалось, что я вижу в лунном свете силуэт.
Тогда то я и понял о чем речь, я вспомнил.. С тех пор я стал внимателен, много времени проводил среди людей. Вслушивался в разговоры и как только звучала эта проклятая фраза («Куда же ты, дурашка?»), срабатывал триггер. Во мне просыпался неустрашимый охотник-инквизитор, который не видел перед собой мужчину, женщину или ребенка, а видел суть – абсолютное зло в овечьей шкуре. И я наказывал зло. Решительно наказывал, ни разу не попавшись. Теперь мне нет нужды читать третий листок. Нет необходимости заканчивать недорисованные картины. Мне больше не нужны деньги на жизнь, мне не нужно думать о будущем. Вновь появилась цель. Нужно вернуться к первоистокам зла и покончить с этой затянувшейся охотой – раз и навсегда.
…
Я стою на пороге квартиры Генки, надо сделать десять глубоких вдохов и выдохов, пульс должен стать ровным. На мне вязанные перчатки с отрезанными пальцами, а в руке старый травматический ПМ, расточенный до боевого. Звонок в дверь. Тишина. Я слышу, что кто-то стоит и внимательно смотрит на меня сквозь глазок, но не решается открыть. Наконец ключ поворачивается, я решительно распахиваю дверь и прохожу внутрь. Навстречу мне выходит жена Генки – по ее лицу стекает черная нефтяная жижа, а глаза горят бронзой – я опоздал, он ее поразил злом, стреляю в лоб. Тут же обращаю взор на племянницу, именно она открыла дверь. Во мне теплится надежда спасти хотя бы ее.. Но нет, ее рот искажен ужасом и из него льется расплавленное олово. Выстрел. Легкая тень сожаления. Вдруг меня с силой бьют в плечо и я поскользнувшись на крови падаю. Кто-то выскочил в подъезд. Встаю и бегу следом, нельзя никого упустить. Любой росток зла даст приплод. Это мальчишка, он бежит босиком по снегу, целюсь и кричу ему вслед: «Куда же ты бежишь, дурашка?».
Внутри что-то екнуло. Нет, тысячу раз нет! Это сказал не я! Но голос то был мой! Падаю на колени и рыдаю. Меня засыпает снегом. «Wer mit Ungeheuern kämpft, mag zusehn, dass er nicht dabei zum Ungeheuer wird1». Я сам пропитался злом. Оно уже во мне. Мальчик убегает, зло остается. Как в далеком детстве. Круг замкнулся. Пора его разорвать, я подношу пистолет к виску, жму на пусковой крючок и уже не слышу выстрела.