ПОКА НЕ МОГУ СКАЗАТЬ. СПРОСИ ЕЩЕ РАЗ ПОПОЗЖЕ.
Если только оно будет, это позже.
Он нажал клавишу вставки, и экран опустел, за исключением бешено пульсирующей надписи «ПЕРЕГРУЗКА».
Он напечатал:
КРОМЕ МОЕЙ ЖЕНЫ БЕЛИНДЫ И МОЕГО СЫНА ДЖОНАТАНА.
Пожалуйста, пожалуйста.
Он два раза стукнул по клавише «ПРИВЕСТИ В ИСПОЛНЕНИЕ».
Экран опустел. Ричарду показалось, что он оставался пустым несколько веков. Только надпись «ПЕРЕГРУЗКА» мигала на нем так быстро, что казалась почти неподвижной, лишь едва заметная тень пробегала по ней. Словно компьютер зациклился и повторял беспрестанно одну и ту же операцию. Что-то внутри лопнуло и зашипело. Ричард застонал.
Потом зеленые буквы загадочно выплыли на черном фоне:
СО МНОЙ НИКТО НЕ ЖИВЕТ, КРОМЕ МОЕЙ ЖЕНЫ БЕЛИНДЫ И МОЕГО СЫНА ДЖОНАТАНА.
Он дважды стукнул по кнопке «ПРИВЕСТИ В ИСПОЛНЕНИЕ».
А сейчас, — подумал он. Сейчас я напечатаю:
КОМПЬЮТЕР АБСОЛЮТНО ИСПРАВЕН. Или: МОИХ ИДЕЙ ХВАТИТ ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ НА ДВАДЦАТЬ БЕСТСЕЛЛЕРОВ. Или: Я И МОЯ СЕМЬЯ ВСЕГДА БУДЕМ ЖИТЬ СЧАСТЛИВО. Или: …
Но он не напечатал ни слова. Его пальцы глупо повисли над клавиатурой, и он почувствовал — физически ощутил — что все мысли в его мозгу сгрудились в кучу, как автомобили в худшей из Манхэттенских пробок за всю историю двигателей внутреннего сгорания.
Внезапно весь экран заполнился словом:
ГРУЗКАПЕГРУЗКАПЕРЕГРУЗКАПЕРЕГРУЗКАПЕРЕГРУЗКАПЕРЕГРУЗКАПЕР
Внутри снова что-то лопнуло, а потом взорвался блок памяти. Из корпуса вырвались языки пламени. Потом пламя погасло. Ричард откинулся на спинку стула и закрыл лицо руками на тот случай, если экран взорвется. Он не взорвался. Только погрузился в темноту.
Он сидел и смотрел на темный экран.
ПОКА НЕ МОГУ СКАЗАТЬ. СПРОСИ ЕЩЕ РАЗ ПОПОЗЖЕ.
«Папочка?»
Он повернулся на стуле. Сердце так громыхало, что едва не разорвало ему грудь.
В дверях стоял Джон, Джон Хэгстром. Лицо его было прежним, но все же слегка изменилось. Разница была незначительной, но ощутимой. Возможно, — подумал Ричард, она соответствовала разнице между отцовскими генами двух братьев. А может быть, дело было лишь в том, что из глаз Джона исчезла эта напряженная, пристальная настороженность. Глаза его казались огромными за толстыми стеклами очков. Роджер заметил, что изящная металлическая оправа сменила убогую роговую, которую предпочитал покупать сыну Роджер, так как она была на пятнадцать долларов дешевле.
А может быть, все было совсем просто: мальчик больше не выглядел обреченным.
«Джон?» — спросил он хрипло, спрашивая себя, достиг ли он предела своих желаний. Это казалось нелепым, но в сердце осталась какая-то неудовлетворенность. Наверное, от нее никогда не избавится ни один человек. «Джон, это ты?»
«Кто же это еще может быть?» Он кивнул головой в сторону компьютера. «Тебя случайно не ранило, когда этот новорожденный вознесся на информационные небеса?»
Ричард улыбнулся. «Нет, со мной все в порядке».
Джон кивнул. «Извини, что так получилось. Даже не знаю, что меня заставило собрать воедино все эти детали». Он покачал головой. «Действительно не знаю. Словно какая-то сила заставила меня. Детские забавы».
«Ну что ж», — сказал Ричард. «Может быть, в следующий раз у тебя лучше получится».
«Может быть. Но лучше я соберу что-нибудь еще».
«И это неплохо».
«Мама говорит, что приготовила для тебя какао».
«Замечательно», — сказал Ричард, и вдвоем они направились к дому, порог которого никогда не пересекала замороженная индейка. «Чашечка какао — это очень кстати».
«Завтра я выпотрошу из этой штуки все, что еще может пригодиться, и отнесу ее на свалку», — сказал Джон.
Ричард кивнул. «Сотри ее из нашей жизни», — сказал он, и они отправились к дому, вдыхая запах какао и радостно смеясь.