— Похоже, он все-таки спит, — заметил сержант.
— Нет, на этом ему нас не поймать. У него очень простая схема. Спать может и утюг.
— А если он правда спит?
— Чепуха, Лусноц! Что это на вас вдруг нашло?
— Меня беспокоит одно, лейтенант, что-то в его ответах не соответствует логике.
— Это очень простой робот, Лусноц, от него нельзя требовать особой логики.
— Не в том дело, шеф. Мне не понравилось, как он говорит. Так роботы вообще не говорят. До робота ему далеко. И еще, вы заметили, как он строит свои ответы, вообще свою речь? Она у него распадается. И у него очень маленький запас информации. Так говорят люди, а не роботы.
— Это последствия шока. Его запрограммировали так, чтобы он находился и существовал рядом с хозяином. И вдруг он очутился один. И возможно, на его систему как-то спроецировалась человеческая психика.
— Не знаю, шеф. Я в этом не уверен.
— Да так оно и есть, чего там!
— Докажите.
— Но, Лусноц, что с вами?
— Ну попробуйте отломать ему руку. Если это робот, ничего с ним не будет, тут же и поправим.
— Бросьте глупости, сержант. У вас готов анализ атмосферы?
— Сейчас будет готов.
Небосвод над зданием отделения полиции начал окрашиваться в темно-фиолетовые тона. На Каллисто начинался новый день.
Вдруг лейтенант Верт встал и остановил свои приборы.
— Вызовите еще раз Центральную, Лусноц, — просигналил он. — Пусть соединят нас с ракетой.
— Что? Убедил я вас? — с торжеством отозвался сержант.
— Нет, не убедили. Он убедил, — лейтенант взглянул на спящего мальчика.
— Но только что вы утверждали, что спать можно научить и утюг, достаточно его запрограммировать.
— Да. Но разве можно так запрограммировать игрушку, чтобы у нее от голода урчало в животе?
Сержант прислушался.
Потом покачал головой, точно и он был не робот, и вздохнул.
— Ну что же, если прикажете, я спущусь в ближайший отель за молоком и булками с маслом?
— Прикажу, сержант, — отсигналил лейтенант. — Только тихо, не разбудите его. У людей чуткий сон.
Ледяные скалы вокруг отделения полиции снова засверкали, как гигантский калейдоскоп.
Венсеслао Фернандес Флорес БУНТ[4]
I
Первый странный симптом был зарегистрирован 7 августа, в половине шестого вечера. Мисс Мейбл Фертиг, поставив у тротуара свой красивый «Беккерс» последней марки, цвета форели, модного в это время, зашла выпить чаю в кондитерскую «Новая Монголия». Пять или шесть человек, проходившие случайно мимо ее машины, и хозяйка фруктовой лавки, разговаривавшая с экономкой магистрата Симпсона, потом утверждали, что грузовик под номером шесть, принадлежащий «Западной металлургической компании», понесся, вылетев на улицу из-за угла, на маленький «Беккерс». Хотя в кабине грузовика был шофер, он не мог бы предотвратить столкновения, и уничтожение маленькой элегантной машины казалось неминуемым, когда, совершенно необъяснимым образом, «Беккерс» попятился на несколько метров назад и въехал на тротуар. И поэтому грузовик, промчавшись мимо, его не задел.
Мисс Мейбл ни в малейшей мере не поверила тому, что ей рассказали о ее машине, и не придала ни малейшего значения происшествию, не оставившему на ее красивом автомобиле даже царапины.
Из «Новой Монголии» она вышла в сопровождении молодого чемпиона по теннису Г. В. Кройса, слишком счастливая, похоже, чтобы задумываться о таком пустяке, о котором, пока через несколько дней обстоятельства не заставили отнестись к нему со всей серьезностью, она даже ни разу не вспомнила.
Второе знаменательное событие, столь же необъяснимое, произошло неделей позже. «Пингр» мощностью в сорок лошадиных сил, принадлежавший мистеру Коку, ехал километрах в пятидесяти от города, когда с тропинки рядом с шоссе на асфальт ступил рассеянно человек.
Столкновение казалось неизбежным, но властно и резко зазвучал клаксон «Пингра», и человек, испугавшись, спрыгнул в кювет.
— Это вы просигналили, мистер Кок? — спросил черный шофер у сидевшего налево от него хозяина.
— Не я, Джон, — ответил достопочтенный джентльмен.
— Я могу поклясться, что тоже не дотрагивался до пружины клаксона.
Мистер Кок пожал плечами с таким же изяществом, с каким он совершал любое другое действие. И об этой чепухе больше не говорили до тех пор, пока, через некоторое время, не стала вдруг ясна вся важность случившегося.