— Вот это да! Отрава — что надо! Тот парень, что смастерил для тебя коктейльный блок, был явно не дурак по части электроники. А теперь как бы поручить тебе это дельце… Впрочем, ты ведь умеешь читать. Вот это — сценарий сегодняшней передачи; моих импровизаций в нем, разумеется, еще нет. Перепечатай его для меня и на каждую подчеркнутую реплику сочини какую-нибудь шутку. Я их выучу и по ходу передачи буду выдавать экспромтом. Впрочем, тебе это знать ни к чему. Иди работай.
Робот беспрекословно перелистал сценарий, мгновенно запечатлев каждое слово в своей электронной памяти. Затем бросил сценарий на пол и направился к электрической пишущей машинке. Подойдя, он отшвырнул стул. Его металлические ноги вдвинулись внутрь туловища как раз настолько, что руки оказались на уровне клавиатуры. Пальцы забарабанили по клавишам. Отпечатанные листы один за другим вылетали из машинки.
Лэсти восхищенно смотрел на робота.
— Если он пишет хоть вполовину так же смешно, как быстро, — дело в шляпе! — Комик нагнулся и подобрал с пола брошенную Рупертом пачку сценарных листов. — Никогда прежде он так не поступал. Более аккуратной и чистоплотной машины не было на всей планете — вечно подбирал за мной каждую соринку. Что же, у гениев свои причуды!
Словно в ответ на эти слова, зазвонил телефон. Лэсти улыбнулся и поймал трубку, спрыгнувшую с потолка прямо ему в руки.
— Радиоцентр, — произнесла трубка. — Вас вызывает мисс Джозефина Лисси. Чьим кодом будете пользоваться: вашим или ее?
— Моим. Ка — сто тридцать четыре — Эл. Прием.
— Переключаю код. Говорите.
Радиофон издал несколько щелчков, настраиваясь на личный код Лэсти; этой же волной могли пользоваться миллионы людей, но кодирующее устройство позволяло разговаривать, не боясь подслушивания. На крохотном экране, вделанном в радиофон, появилась девушка с копной таких же, как у Лэсти, морковных волос.
— Привет, Рыжик, — улыбнулась она. — Угадай, что я скажу? Джози любит Лэсти.
— Умница ты моя! Погоди, я переключу изображение. От этого экранчика у меня болят глаза. Он так мал, что ты в нем не помещаешься.
Лэсти повернул рычаг радиофона и включил дверной экран. Аппарат прыгнул в свое гнездо на потолке. Комик нажал кнопку на пульте у двери и со вздохом удовлетворения опустился на кушетку. На большом экране над поддельной батареей отопления появилось жизнерадостное изображение Джозефины Лисси.
— Послушай, мой затейник, мне не до нежностей. Сейчас я тебе выложу самую суть. Грин и Андерсен проболтались Гаскеллу.
— Что?! — Лэсти вскочил на ноги. — Да как они смели! Я на них в суд подам! В нашем контракте специально оговорено: публика не должна знать, что они работают на меня.
— Что толку? — пожала плечами Лисси. — К тому же они проболтались Гаскеллу, а вовсе не публике. Но и этого ты не докажешь. Мне шепнули, что Гаскелл вне себя от ярости и повсюду ищет тебя. Грин и Андерсен убедили его, что без их шпаргалки к сценарию ты и двух слов не сможешь связать. Гаскелл, разумеется, сгоревшего предохранителя не даст — экспромты это или заученный текст, но он боится сесть в лужу с первой рекламной передачей.
— Не волнуйся, Джози, — улыбнулся Лэсти, — капельку удачи и…
— Что это? — вскрикнула Джози. — Клянусь любимой космической оперой покойной бабушки, в жизни не слышала ничего подобного!
То, чего в жизни не слышала Джози, было душераздирающей какофонией из скрежета, лязга, звона металла и пронзительных гудков. Лэсти быстро обернулся.
Руперт кончил печатать. Он держал багровыми пальцами длинные листы законченного сценария и мелко трясся.
— Г-р-р, бум, бам! — доносилось из его нутра. — Бинг! Банг! Бонг! К-р-р-рум!
Со стороны это звучало, как если бы камнедробилка перемалывала бетономешалку.
— А-а, это Руперт. У него выхлоп заедает — вроде чувства юмора у людей. Конечно, он не человек, но, похоже, ему нравятся собственные шуточки. Эй, Руперт, поди-ка сюда!
Робот перестал громыхать и, выдвинув ноги на первоначальную длину, зашагал к дверному экрану.
— Когда его доставили? — спросила Джози. — Они начинили его… Ой, его же изуродовали! У него такой вид, словно его разнесло от водянки и ему набрюшник одели. А куда делось придуманное мной выражение лица? Весь важный вид исчез, он теперь грустный-грустный. Бедняжечка Руперт!
— Пустая игра воображения, — ответил Лэсти. — Руперт не в состоянии изменить выражение лица, даже если очень захочет. То, что мы зовем его по имени, а не серийным номером, как прочие домашние машины, еще не означает, что у него появились эмоции. Для того чтобы выполнять обязанность камердинера, ему требуется ничуть не больше фантазии, чем часам, чтобы показывать время. Кроме того, сейчас он заодно еще и ходячий каталог острот, снабженный этим… как его… вариационным преобразователем…