Второй парой для поцелуя стали Аверин и… Боброва. Славка растерянно поморгал, когда горлышко бутылки, уже выбравшее минуту назад для участия в поцелуе Надю Боброву, указало ему в солнечное сплетение. Повода для сомнений стеклянная тара не предоставила — чётко показала, кого именно избрала в партнёры пытавшейся скрыть ликование Наде. Пимочкина и Фролович заулыбались, явно порадовавшись за подругу. Ещё не оклемавшийся от своего «мужественного» поступка Могильный выдавил скупую улыбку. Я сделал вид, что не заметил Светиного взгляда — пожелал Бобровой «удачи» (решил не бередить шутками рану Аверина).
Славка проявил себя, как настоящий герой. Не обидел комсомолку отказом. И не нарушил правила игры. Будто невзначай толкнул меня в плечо, выбираясь из-за стола (от комсорга не укрылся его поступок — Света нахмурилась, хлестнула по Славкиному лицу гневным взглядом). Едва ли не строевым шагом прошёл вслед за Надей на обозначенное предыдущей парой место для обязательного по правилам лобзания. Не устраивал из своих действий клоунаду и не гримасничал. Проделал всё по-военному правильно и чётко. Стремительно атаковал губами Надино лицо — заполучил трофей в виде алого отпечатка помады.
Мне показалось: Боброва не сразу поняла, что именно произошло. Она взмахнула руками — то ли чтобы оттолкнуть Славку, то ли собиралась того обнять (я заподозрил: Надя сама не поняла, что именно пыталась сделать). Но среагировать на по-геройски бесстрашный и стремительный выпад Аверина не успела. Лишь ошалело выпучила глаза, затаила дыхание. Взглянула Славке в лицо, слой румянца на её щеках стал гуще. Кончики пальцев девица прижала к губам, будто пыталась задержать там ощущения от поцелуя. Неуверенно улыбнулась. В её тёмных, почти чёрных глазах взметнулся вихрь счастья и восторга.
— Молодцы, — сказала именинница.
Посмотрела на меня и на Свету Пимочкину. Усмехнулась. Указала на «место для поцелуев».
— Идете, что ли, — сказала Фролович.
Я дождался, когда вернётся за стол Слава Аверин. И лишь тогда встал. Проигнорировал ворчание старосты. Языком сковырнул застрявший в зубах кусок колбасы. Поймал на себе панический Светин взгляд. Тот словно пытался меня остановить. И в то же время, призывал не останавливаться. «О женщины…» — мысленно произнёс я. Ощутил себя подонком и насильником малолетних. Комсорг побледнела, словно перед выходом на эшафот. Пожал плечами — показал ей, что «ничего не могу поделать»: правила есть правила. «Сама же станешь меня проклинать, если сбегу», — подумал я.
— А как же…
Пимочкина неуверенно показала на бутылку.
— Ты думаешь, она выберет кого-то другого? — спросила именинница.
Развела руками.
— Всё, подруга, — сказала она. — Только Усик остался. Я бы поискала тебе кого получше. Но для этого придётся бежать в третий корпус. В нашей общаге только бабы живут. А во втором — преподы и семейные. Хотя… Для тебя, Светочка… я разыщу даже Алена Делона. Вот только не сразу. Франция дальше, чем третий корпус. Подождёшь немного? Всего пару лет. Смотри только, не состарься за это время.
Ольга улыбалась.
Пимочкина фыркнула.
— Не смешно, — сказала она.
— А я и не смеюсь — сочувствую, — сказала именинница. — Прости, Светка. Кому-то должно было не повезти. Сегодня не твой день, подруга.
Она смерила меня взглядом (я уже встал на положенное место, повернулся к двери спиной). Подмигнул Фролович — та скривила недовольную рожицу. Ольга явно не пришла в восторг от моей внешности. Даже несмотря на то, что я был в новых туфлях и отглаженных брюках.
— Ты главное следи, Светик, чтобы он…
Фролович сделала вид, что задумалась.
— Обошёлся без всяких гадостей? — сказала она. — Так ты говорила?
Погрозила мне пальцем.
Пашка и Надя улыбнулись — Слава и Света нахмурились.
— Не смешно, — повторила Пимочкина.
Решительно встала со стула, разгладила складки на платье.
— Дурацкие у тебя, Оля, игры, — проронила она.
Сжала кулаки, вскинула горделиво голову, стиснула челюсти. Обошла стул — направилась ко мне с решительным видом, словно намеревалась влепить пощёчину. Зацокала по паркетному полу каблуками. Смотрела мне в глаза, будто силилась прочесть мысли. Я подбадривал её улыбкой, не забывая о том, что на меня смотрели все, кто находился в комнате. Славка прожигал меня завистливым взглядом. Пашка посматривал в мою сторону рассеяно, всё ещё переживая свой недавний поцелуй. Надя Боброва следила за мной равнодушно. Ольга Фролович иронично усмехалась.
Света замерла в двух шагах от меня. Спиной к прочим зрителям: я нарочно стал так, чтобы она укрыла лицо от взоров любопытных подруг. Туфли на каблуке сделали её одного со мной роста (может, и чуточку повыше). Я от подобного факта не комплексовал. Потому что в любом случае считал себя «на голову выше» окружавших меня и институте «детей». Рассматривал густые чёрные брови девушки, её покрытые толстым слоем туши ресницы, большие от чрезмерного слоя помады губы. Чувствовал запах Светиных духов. Видел, что Пимочкина волнуется. Но не заметил в её взгляде ни пренебрежения, ни отвращения.
А вот свой интерес к происходящему комсорг от меня не утаила.
Не сумела или не захотела?
«Покончим с этим фарсом», — подумал я. Шагнул к Пимочкиной. Привычным в прошлой жизни движением прижал свою ладонь к её спине, между лопаток (чтобы вдруг не сбежала). Прижал девичью грудь к своей (почувствовал сквозь ткань прикосновение похожего на бронежилет бюстгальтера). Увидел, как широко раскрылись Светины глаза. Не дал комсоргу опомниться — чмокнул её в приоткрытые губы.
Поцелуй получился беззвучным. Недолгим (едва ли не дружеским). И очень похожим на мой первый — тот, что случился ещё в детском саду, когда мне исполнилось пять лет (на этот безумный поступок меня тогда подбила красивая голубоглазая девочка из моей группы). Пимочкина взмахнула ресницами — высвободил её из объятий, ретировался на полшага назад. Взглянул на её малиновые скулы.
«Особым шиком сейчас было бы спросить: тебе понравилось?» — мелькнула в голове мысль. Прогнал её: схожая цветом лица со спелой ягодой юная комсорг не заслуживала издевательств от старого извращенца. Пимочкина отчаянно пыталась успокоить дыхание и осмыслить произошедшее. Я приветливо улыбался и размышлял о том, что мне не следовало сегодня пить — даже те несколько глотков шампанского.
— Поиграли и хватит, — громко сказала именинница.
Хлопнула в ладоши.
— Мальчики, сдвигайте к окну столы, освобождайте место. Надя, накрой полотенцем салат. Света… Света!
Пимочкина вздрогнула, отвела от меня взгляд, обернулась.
— Света, ставь ту пластинку, что взяла у мамы, — сказала Ольга Фролович. — Да здравствует музыка! Мальчики и девочки, пора нам потрясти набитыми животами. Будем танцевать!
Верхний свет погасили. Ему на смену пришло тусклое свечение настольной лампы. Из проигрывателя лилась ритмичная музыка. По паркету шаркали подошвами и постукивали каблуками туфли. Мои челюсти неторопливо перемалывали колбасу (я не гадал, входила ли в рецептуру колбасы туалетная бумага — молча жевал, запасаясь калориями). «Темнота — друг молодёжи», — вспомнил я. В одиночку сидел около стола, наблюдал за тем, как пятеро студентов выплясывали на маленьком пятачке между кроватями.
Не имел желания пускаться в пляс. Но не по причине своего фактически преклонного возраста. И не из-за того, что стеснялся выглядеть, как та лягушка, дёргавшая лапками под воздействием тока. А потому что разношенные (но не совсем) туфли всё ещё слегка натирали ноги и протирали носки. Штопать носки (при помощи иголки, нитки и столовой ложки) я научился ещё будучи первоклассником — мама устраивала мне трудотерапию. Но не представлял тогда, что в будущем (точнее — в прошлом) это умение окажется полезным.
Никто не уговаривал меня танцевать. Фролович и Бобровой не было до меня дела. Пашка ни на шаг не отходил от именинницы. Славка вился вокруг комсорга. Пимочкина тоже не пыталась «вытащить» меня на «танцпол». После игры в бутылочку Света выглядела смущённой, слегка «пришибленной». Будто школьница, что обнаружила на «тесте» две полоски. Изредка задумчиво посматривала в мою сторону. Но не рвалась со мной поговорить — с потерянным видом выплясывала рядом с Авериным.