Я снова по привычке потёр грудь. Плеснул на лицо холодной водой — вполне реальной, не иллюзорной. Проглотил несколько невкусных капель. Сплюнул, потёр виски. Парень в зеркале повторял все мои действия. Я подмигнул ему…
И попытался вспомнить, что произошло перед тем, как я проснулся в этом общежитии.
— Здравствуй, Димочка, — сказала Людмила Сергеевна Гомонова, мой бывший институтский куратор. — Вижу, ты не забыл.
Женщина положила на заснеженный постамент две гвоздики — рядом с двумя другими цветками, что я оставил в тени от бюста Пушкина пару минут назад. Принесённые мной цветы успело слегка припорошить снежинками. Снегопада сегодня не было, но в Пушкинском парке не стихал ветер. Гомонова куталась в старое пальто (я помнил его ещё по прошлым нашим встречам здесь же, около памятника Пушкину), от неё пахло плавленым свечным воском и ладаном.
— Не забыл, Людмила Сергеевна. Двадцать пятое января — День студента.
— И дата смерти Светочки.
— Да, — сказал я. — Знал, что застану вас здесь. Ровно в полдень. Как всегда.
Оттянул ворот куртки — сегодня казалось, что тот меня душит.
— Иду сюда каждый год, Димочка. Как ты знаешь. После церкви. Заказывала там заупокойную — по Светочке. Неспокойно ей там. Мается. Да и я тоже. Чувствую, недолго мне осталось сюда приходить: сестрёнка снова сегодня снилась. Звала к себе. Да и возраст уже…
— Какой возраст, Людмила Сергеевна?! — сказал я. — Вы совсем не изменились с нашей прошлой встречи. Всё такой же внимательный взгляд, всё та же ироничная улыбка.
Женщина убрала под платок седой локон, сощурила глаза — вгляделась в моё лицо.
— А вот ты постарел, Димочка, — сказал Гомонова. — Бледный. Краше в гроб кладут. Не пощадила тебя работа. Когда мы виделись в прошлый раз? Лет десять назад?
— Двенадцать. Я тогда разводился с женой.
— Помню. Не женился больше?
— Не было времени на глупости. Работал.
Гомонова кивнула.
— Слышала: тебя поставили генеральным на Костомукшский ГОК. Поздравляю. Помнится, ты всегда хотел стать большим начальником. Молодец: добился своего. Не сомневалась, что у тебя получится.
Она варежкой стряхнула с рукава моей куртки льдинки.
— То устаревшая информация, Людмила Сергеевна. Я уж почти год безработный.
— Подвинули?
Женщина нахмурила брови.
— Уволился. Сам.
— Почему?
У моей бывшей руководительницы дипломным проектом побелел заострённый кончик носа — так всегда случалось, когда она сердилась.
— После второго инфаркта. Написал заявление сразу, как вышел из больницы. Решил, что хватит с меня работы. Захотел пожить подольше, пообщаться с детьми, понянчить внуков. В директорском кресле вряд ли бы дотянул до сегодняшнего дня — с моим-то сердцем. Вот такие пироги с капустой, Людмила Сергеевна.
Я прижал руку к груди, где с самого утра не угасала боль — после разговора с сыном.
— Ну… и правильно сделал. Здоровье важнее.
— Я тоже так решил.
Вдохнул полной грудью, скривил губы.
— Ну и как, пообщался с детишками? — спросила Гомонова.
— Пообщался.
— Помнится, у тебя были мальчишки? Двое? Взрослые, поди уже. Где они сейчас?
— Старший в Москве, — сказал я. — На прошлой неделе у него был.
— Учится?
— Закончил МГУ. Программист.
— Не пошёл по отцовским стопам. Молодец.
— А младший здесь, в Зареченске. В горном. Третий курс. Подземные горные работы. Подумывает перевестись на взрывное дело. Говорит: там больше перспектив. Хотя я и без всяких перспектив мог бы его хорошо пристроить. Хоть здесь, хоть в Череповце. Не поверите, живёт в том же общежитии, где когда-то обитал я. Вот, только сегодня утром с ним разговаривал. Предлагал ему переехать ко мне: я снял здесь квартиру неподалёку от горного института…
— Теперь он — университет.
— Да, слышал.
— И что сын? — спросила Гомонова. — Не согласился жить вместе с папой?
Я покачал головой.
— Не захотел. И денег не взял. Гордый…
Людмила Сергеевна взяла меня под руку.
Мы зашагали по аллее. Под ногами у нас хрустели сугробы. Зима в Зареченске выдалась снежной — такие здесь случались редко. Хотя, по словам Гомоновой, в семидесятом, когда в этом самом парке, рядом с памятником Пушкину убили её старшую сестру, снега в городе навалило на порядок больше. Помню, Людмила Сергеевна рассказывала: сугробы в том году были едва ли не до пояса. Я насмотрелся на подобные и в Череповце, где почти десять лет проходил в замах, и в Костомукше, куда отправился «генералить».