— Лежи спокойно, Усик, — услышал я тихий голос Альбины Нежиной (?). — Не дёргайся.
Повернул голову (мышцы шеи послушались моего приказа, пусть и неохотно). Не услышал скрип пружин (так среагировала бы на моё движение кровать в общежитии). Увидел сидевшую на стуле рядом с моей кроватью Королеву — чётко различил на фоне стены её фигуру. Узнал Нежину сразу, пусть и едва видел в полумраке её лицо. Отметил, что на голове Альбины белела косынка, на плечах — медицинский халат. Видеть Королеву в таком наряде мне не приходилось. Но я признал, что даже в нём она выглядела превосходно.
— Что ты здесь делаешь? — сказал я.
— Тише ты! — прошипела Альбина. — Работаю я тут. Забыл?
Её тёплая ладонь по-прежнему давила на мою руку.
— Где — тут? — спросил я.
Вновь напряг мышцы шеи. Но не приподнялся (жжение в груди не советовало этого делать). Осторожно, без резких движений повертел головой. Пробежался взглядом по тёмной комнате (чем дальше от двери — тем гуще тьма). Обзор у меня был неважный. Я только и разглядел: светлые стены и потолок, дверь с узким окошком (откуда и проникал свет), стойку для вливаний с бутылкой-набалдашником и сидевшую на фоне стены Королеву. Узнал больничную палату: повидал подобных немало.
— В больнице, — сказала Нежина. — В пятой городской.
— Как…
Я замолчал. Потому что вспомнил темные аллеи Пушкинского парка, прижимавшую к груди варежки Свету Пимочкину, лежавшую на земле Надю Боброву, смотревший мне дулом в грудь наган. Как наяву вновь услышал выстрел, Светин крик «помогите» и трель милицейского свистка. А вот после свистка… Что было потом? Я действительно видел ту женщину со шрамом на губе? Или вообразил её в бреду? И почему именно её — запуганную жертву из подвала Зареченского каннибала?
— Давно я здесь?
— Третьи сутки пошли, — сказала Альбина.
Чуть отодвинулась — я перестал чувствовать прикосновение её ладони.
— Серьёзно?
— Везунчик ты, Усик, — сообщила Нежина.
Девушка встала со стула — бесшумно, будто боялась кого-то потревожить.
— Почему?
— Никто не верил, что ты выживешь, — сказала Альбина. — Видел бы ты, как мы… как Пимочкина тут рыдала!
Она вздохнула. Края халата на её груди слегка разошлись, но Королева не обратила на это внимание. А вот я — заинтересовался. Пожалел, что в палате почти темно. Невольно подался вперёд, заинтересовавшись открывшимся моему взору зрелищем. Но едва не застонал: побеспокоил рану — мне на грудь словно плеснули раскалённым свинцом. Сжал челюсти, заскрипел зубами. Интерес к женскому телу на порядок ослаб. Но не исчез совсем. А это говорило о том, что моё тело передумало умирать.
— Её папаша поставил на уши всю больницу, — сказала Нежина. — Слышала: он грозил главврача со свету сжить, если тот тебя не спасёт. Мне девчонки-фельдшера об этом рассказали — они врать не будут. Хотела бы я посмотреть ту сцену своими глазами.
Королева улыбнулась.
Не часто я видел её улыбку: при мне Нежина раньше почти не улыбалась.
— Тебя доставили сюда в смену Дарьи Степановны Кировой, — сказала Альбина. — Не представляешь, как тебе повезло.
Нежина покачала головой.
— Это была её первая смена после больничного. Дарьи Степановны не было на работе четыре месяца. Вышла — и привезли тебя.
Она поправила свой головной убор.
— Говорю же: везунчик ты, Усик.
Я приподнял голову — взглянул туда, где горела огнём рана на моей груди.
Сказал:
— Не вижу особого везения.
— Это потому что ты не знаешь, кто такая Дарья Степановна Кирова, — ответила Альбина. — Кирова — наша знаменитость, наш талисман. Она шесть лет проработала в пятой городской больнице. И в её смену здесь ещё никто не умирал.
Нежина приподняла брови (лампы, что горели в больничном коридоре, через стекло в двери осветили её лицо).
— Понимаешь? — сказала она. — Ни один человек! За шесть лет! Светкин отец так застращал главврача, что тот уговорил Дарью Степановну оставаться в больнице, пока ты не пойдёшь на поправку.
Королева запахнула на груди халат.
— Пойду, позову её, — сказала Альбина. — Кирова просила сообщить, когда ты проснёшься. Только на этом условии и разрешила мне побыть рядом с тобой.