— Ух ты ж! Индийский! Высший сорт!
— Это ж в каком-таком магазине его комсомольцы брали?
— А пенсионерам что на праздник выдавать будут?
Я воровато спрятал в сумку чай и конфеты. На шаг попятился — на всякой случай. Взмахнул рукой, отметая претензии к своей персоне.
— О подарках для пенсионеров ничего не знаю. Это не в моей компетенции вопрос. Я только по линии комсомольской организации поздравления разношу.
Скопировал жест пенсионерки — указал вверх.
— Так вы говорите, есть сейчас кто-то в двенадцатой квартире? — спросил я.
— Уехала Альбинка. В больницу с мамкой укатила.
— Там только полюбовник её мамаши.
— Пьяный он уже. Вон как Тамарку-то отоварил! Бошку ей пробил.
Я вздохнул, покачал головой.
Сказал:
— Нет, от Комсомольских прудов сюда обратно не поеду. Да и на следующие выходные мне ещё кучу мест посетить придётся. В конце концов… моё дело — только доставить подарки по адресу. И всё. А дальше — они сами пусть потом разбираются!
Показал женщинам сумку.
— Я своё дело сделаю, — сообщил пенсионеркам. — Подарок отнесу. Будете свидетелями.
Женщины закивали, будто китайские болванчики.
— Двенадцатая — это четвёртый этаж? — спросил я.
Женщины хором ответили.
— Ну… хорошо, хоть не пятый, — сказал я.
Постучал подошвами ботинок по земле (отряхнул с них мусор). Улыбнулся напоследок бдительным пенсионеркам. И направился к двери подъезда.
Любители писать в подъезде на стенах пока игнорировали приближавшийся юбилей Вождя. В этом я убедился, пока поднимался по ступеням. Заметил несколько свежих надписей. Отметил, что парочка сообщений даже написаны без ошибок (если только те не закрались в смысл текста, исказив его до неузнаваемости). Но ни одна строка на стене не посвящалась грядущему в апреле событию. Как комсомолец, я возмутился политической несознательности создателей внутриподъездных петроглифов. Однако не внёс изменения в чужие записи: посчитал себя не вправе корректировать народные творения. Да и понадеялся, что уличные прозаики всё же осознают ошибку и внесут свой вклад в подготовку к всесоюзному празднику.
Я удивился, услышав собственный печальный вздох. Остановился между вторым и третьим этажом — задумался над тем, что именно меня вдруг опечалило. Прислушался к своим мыслям и чувствам. И обнаружил: расстроился вовсе не потому, что не встречусь с Альбиной Нежиной — мне стало жаль… своё пальто. Я понял, что вновь испачкаю одежду. Химчистка, безусловно, устранит эту неприятность. Вот только в этот раз оплачивать услуги специалистов буду из своего кармана. И дома отсидеться не смогу — придётся походить в институт в стареньком пальто Комсомольца. Это открытие едва не заставило меня развернуться и отказаться от визита в квартиру Нежиной. Уж очень мне не нравилось расхаживать оборванцем.
«Ладно, Дима, — подумал я. — Успокойся. Ты и в этом прикиде не похож на мажора. Походишь немного в старье — ничего с тобой не случится. Попридержишь гордыню и перетерпишь». Сунул руку под пальто, достал из кармана рубашки сложенные пополам денежные купюры. Отделил от денежной массы трёхрублёвую банкноту… покачал головой, вернул «трёшку» обратно. Взял пять рублей. Мысленно попрощался с «пятёркой» (в прошлой жизни и не подумал бы, что стану грустить при расставании с подобной суммой), сунул её в карман брюк. Остальные невеликие финансы я вернул на прежнее место хранения — поближе к шраму на сердце. Понял, что совершенно не волнуюсь. Будто шёл просто пить чай с конфетами.
«Человек привыкает ко всему, — напомнил я сам себе. — И даже к неприятностям». Взобрался на четвёртый этаж, уловил знакомый запах — в одной из квартир жарили котлеты. Сглотнул слюну, расстегнул верхнюю пуговицу на пальто, сдвинул на затылок шапку. Огляделся. С прошлого моего посещения на этой лестничной площадке ничего не изменилось. Не появились тут ни камеры наблюдения, ни дверные глазки. По-прежнему отсутствовали и кнопки звонков. Из квартир доносились голоса жильцов. Я разобрал часть слов — узнал, что соседи всё ещё обсуждали травму Тамары Нежиной и визит медиков из скорой помощи. Женский голос помянул милицию — мужской велел присматривать за котлетами.
Громко кашлянул — голоса в квартире номер пятнадцать смолкли. Услышал скрип паркета. Что-то царапнуло по деревянной поверхности двери изнутри, но дверь не приоткрылась. Я снова разразился кашлем — сообщил, что моё присутствие Альбининым соседям не померещилось. Покосился на вход в тринадцатую квартиру. Именно там проживала Изольда Матвеевна — одинокая пенсионерка, о которой рассказывала Королева. В её жилище имелся телефон, спаренный с аппаратом из соседнего подъезда. Я почти не сомневался, что именно вдова сегодня и вызвала для Альбининой мамы скорую помощь. А значит, женщина была дома. Пусть и не афишировала своё присутствие ни голосом, ни скрипом, ни звоном дверной цепочки.