Иван прислонился к шершавым бревнам покосившейся конюшни, и бродяга-ветер сразу прилепил к щеке сентябрьскую отметину — оранжевый скрюченный березовый листок. Лицо Раксина светилось радостью, которая, заполнив сердце, пробилась наружу едва заметной улыбкой, гордо взметнула брови и окрасила глаза в особый, непередаваемый цвет.
Еще бы не гордиться, не волноваться! Вчера на бюро райкома его назначили ответственным за строительство электростанции.
Секретарь райкома партии Деньгин, обещая помощь и поддержку, шутливо сказал:
— Теперь ты, как бог, должен дать Сиве свет!
Иван понял, что на него надеются, ему доверяют и одновременно экзаменуют на умение руководить самостоятельно, нести ответственность и не сгибаться перед трудностями.
— Если бы намечалось легкое дело, — тогда же добавил Деньгин, — мы бы послали другого.
А дело и впрямь было таким, что и бывалому строителю испугаться не грех. Все надо возводить заново, не имея под рукой ни гвоздя, ни доски, ни метра провода. Только решение бюро в кармане, топор за поясом да холодный сарай за спиной. Но этот сарай, где давным давно была помещичья конюшня, должен стать электростанцией. Так решили — значит, так и будет.
— Так будет, — шепчет Раксин. — Будет!
Он закрыл глаза и невольно вздрогнул от прикосновенья чьей-то руки.
— Спишь, что ли?. — грубовато спросил Павел Шилоносов, втыкая лопату в пружинистую и водянистую, как губка, землю.
— Что ты! Вот думаю, с чего начать.
— Я тоже всю ночь кумекал, аж башка трещит. Слышишь, как потрескивает? — и Павел засмеялся.
Вскоре подошли Караваев и Дудин. В сарае нашлись доски, и строители смастерили в углу скамейку, похожую на топчан. Сели.
— Собрание работников электростанции объявляю открытым. Прошу занять места в президиуме, — торжественно произнес Караваев и вытолкнул Раксина.
— Собрание не собрание, — подавив смех, сказал Иван, — а план утверждать надо.
Он достал листок бумаги, на котором жирным химическим карандашом были проведены неровные линии чертежа.
— Вот тут, — Раксин указал пальцем на затушеванный квадрат, — мы поставим локомобиль. Привезем его с Тамаровской мельницы. А здесь, — палец передвинулся вправо, — разместится управление станцией. Сегодня 20 сентября. К празднику Октября, то есть через полтора месяца, станция должна дать ток. А иначе… — Иван передохнул, — нельзя нам иначе.
Помолчали, оглядывая друг друга, и, как по команде, поднялись.
Ограничив колышками место для фундамента, Раксин сбросил телогрейку, поплевал на руки и вонзил лопату в раскисшую землю. Разом чмокнули еще три лопаты.
С ожесточением, не разгибаясь, парни отбрасывали перепревшие, червивые пласты. Под ногами булькало, хлюпало, и темная жижа оползала обратно; но строители, как кроты, закапывались глубже и глубже. Вспотевшие, раскрасневшиеся, они забыли о времени и с удовольствием подставляли ветру разгоряченные тела.
К вечеру котлован был вырыт.
И пошла веселая, кипучая, жаркая работа. За неделю сарай превратился в цех: комсомольцы отремонтировали крышу, потолок, полы, навесили двери, уложили фундамент. И оказалось, что все специальности, приобретенные Иваном в детстве, пригодились, как никогда. Он умело орудовал и топором, и мастерком, и зубилом, успевая обучать Караваева и Дудина.
А вскоре с Тамаровской мельницы привезли локомобиль. Шесть верст тащили его по непролазной грязи; и когда полуржавая махина опустилась на фундамент, Раксин боязливо оглянулся, словно спрашивая, что делать с этой кучей металлолома.
Караваев отошел, уныло, огорченно кивая головой. В его невеселых глазах светилась досада и недоумение. Шилоносов недоверчиво толкнул ногой дверку топки, но она не закрылась.
— Да-а, — протянул он.
Поборов недоумение и растерянность, Раскин похлопал друга по плечу:
— Ничего, Павел, машину воскресим. Ты же механик. Вот и разберись!
Тут же договорились: днем налаживать столбовое хозяйство, вечером — локомобиль.
— Правильно, — согласился молчаливый Дудин, — а то в селе ни столбов, ни лампочек. С машиной-то все едино управимся!
С утра Раксин заносил на бумажку примерные сроки, черкал их, раздумывал, рассчитывал, вслух вспоминал возможные препятствия и, решившись, записывал новые сроки.
Он отодвигал их осторожно, надеясь, что удастся кое-где поднажать, поторопить, а главное — верил в своих орлов-помощников.