Не отставала от своих городских друзей и сельская молодежь. Вместе с женщинами-колхозницами она выполняла сельскохозяйственные работы, обеспечивая хлебом армию и сырьем промышленность.
Да, не было такого дела, в котором не принимала бы участия молодежь. Ленинградские комсомольцы создали бытовые отряды, которые в дни блокады помогали ослабевшим ленинградцам. Вот послушайте, что об этом пишет в очерке "Комсомольское сердце" Елена Кононенко:
"Это было в Ленинграде, в самые жаркие его дни. Старый одинокий профессор лежал в комнате, на стенах которой блестел иней. У профессора распухли ноги. В пустой квартире хлопали двери, звенели стекла, гулял ветер. Все из квартиры уехали. Профессор не захотел уехать. Он был стар и слаб. И он решил умереть в любимом городе, если сюда все-таки ворвется дикая немецкая орда. У него был порошок яда, и он берег его. Но он горячо верил, надеялся, что тучи рассеются. Он горячо верил в победу и, напрягая все силы, сопротивлялся слабости, которая овладела его телом. Он каждый день ходил за водой, кипятил ее в маленькой кастрюле на печке-времянке, брился, варил себе кашу… Целый день он слушал радио, трепеща от радости, когда приходили хорошие вести с фронта. Но потом он слег… И растерялся. Он был один. Он почувствовал себя ребенком. Два дня он неподвижно лежал на диване, покрытый шубами, одеялами. Ему было холодно. Он хотел есть. У него деревянели ноги. Телефон не работал. Когда замолчало радио (испортился репродуктор), он закрыл глаза…
В сумерки в комнату пришла девушка в коротком полушубке, в шапке-ушанке.
– Здравствуйте! – сказала она. – Я сейчас затоплю печку и принесу воды. Все будет хорошо. – Она улыбнулась пухлыми, замерзшими губами. Он был изумлен. Он только пошевелил бровями. Все было как во сне. Девушка принесла воды, затопила печурку. В комнате стало тепло. Девушка открыла буфет, нашла крупу, сварила каши и кормила его с ложечки, как маленького. Потом она согрела воду и стала брить его худые щеки, заросшие серой щетиной. Она положила грелку к его ледяным ногам.
– Так хорошо? – спросила она, улыбаясь.
Профессор схватил худенькую девичью руку, прижал к щеке и заплакал.
– Радио завтра исправим… Моя подруга Таня – радистка. И доктора вызовем… А карточки продуктовые дайте – я вам выкуплю, что не получали. Где ваше грязное белье?
"Это сон", – подумал старый профессор и закрыл глаза, прислушиваясь к свежему голосу девушки. Он задремал. Когда он снова открыл глаза, увидел: незнакомка моет пол.
– У вас тут грязь, пыль… так нельзя! Можно заболеть, – строго сказала она. Потом она села на низенькую скамейку около дивана и спросила: – Почитать?
Он не успел ответить. Она достала из кармана тужурки газету и стала читать.
"Нет, это сон", – трепетно подумал старый человек и закрыл глаза. И вдруг не услышал больше девичьего голоса. Испугался, открыл снова глаза и увидел: девушка спит… Газета упала на ее острые колени. Профессор с нежностью смотрел на бледное девичье личико. Так было две-три минуты. Потом девушка вздрогнула и вскочила.
– Простите, – сказала она, – я пойду – мне нужно еще в два дома. Спокойной ночи!
Она нахлобучила ушанку и пошла к дверям.
– Послушайте, – крикнул профессор, – послушайте, кто же вы? Послушайте, я вас не знаю… я вас даже не поблагодарил. Кто вы?
– Комсомолка, – ответила девушка, исчезая, – комсомолка Женя… Завтра приду.
Это было в Ленинграде в самые тяжкие его дни. Город замерзал. Город голодал. Гитлеровские мерзавцы хотели задушить наш прекрасный Ленинград. Но вы знаете, товарищи, как стойко и гордо держались ленинградцы. Ленинградцы, которые шатались от голода, у которых распухли руки, ноги. Вот этими замерзшими, опухшими руками они делали снаряды, тушили бомбы, восстанавливали полуразрушенные жилища. Никто не жаловался. Никто не говорил: "Не могу". И только сквозь стиснутые зубы вырывались слова гнева, ненависти к проклятым фашистам.
Люди помогали друг другу бороться с трудностями. Люди помогали друг другу жить. И вот именно в эти дни все увидели, почувствовали, что такое комсомольское сердце. Горячее, благородное сердце молодого советского человека.