Сжимая кулаки, я сразу не сообразил, что произошло с пьяным. Мгновенно, как от удара, он вздернул вверх голову. Рука его сжала поручень так, что побелела, затем обмякла.
— Ты, ты, не трогай, — угрожающе произнес он, неожиданно пряча глаза и глядя куда-то в окно, — ты мою солдатскую славу не трогай, я, знаешь...
— Позоришь себя, — тихо ответил полный. — Иди-ка домой, нельзя тебе пить водку, фронтовик.
Ни слова не говоря, пьяный круто повернулся и быстро пошел к выходу. Лицо его болезненно морщилось. Походка стала трезвее.
Я сел рядом с толстым пассажиром.
— Еще бы минута, и я бы его ударил, — признался я, переводя дух. — Вот наглец!
Мужчина, надев шляпу, нехотя улыбнулся.
— Зачем его бить, — вполголоса ответил он, поворачивая ко мне свое массивное тело. — Ему сказать надо, он и поймет. Он же все-таки человек, не враг. Только одурел от водки.
Неожиданно лицо толстяка стало суровым.
— А вот на производстве, в цехе, когда протрезвится, ему нужно так шею намылить, чтобы всю жизнь помнил. А бить что пьяного, что больного — бесчестно.
— Как вы узнали, что он воевал под Кенигсбергом? — полюбопытствовал я, невольно краснея от его слов. — Вы знаете его или так, Шерлок Холмс? Здорово его ваши слова отрезвили!
— Ленточки ордена и медали у него на груди, — ответил мой собеседник. — Медаль за Кенигсберг. У меня такая же. Разве тут нужно быть сыщиком?
Проехав еще несколько остановок, я дождался, когда толстяк вышел из вагона, и шагнул за ним.
— Извините, вы коммунист? — спросил я, когда он, пыхтя, пошел к тротуару.
— Я коммунист, — ответил он, не удивившись моему вопросу, — а ты комсомолец, верно? Я угадал?
Только через некоторое время я осознал, что у меня нет на груди комсомольского значка. Нарочно снял, идя в рейд, чтобы не бросаться в глаза хулиганам.
Нет, у этого человека положительно если не задатки детектива, то, во всяком случае, завидная наблюдательность. Подумав, я решительно вынул комсомольский значок из кармана и прикрепил его снова к рубашке.
Потрогав комсомольский значок и удостоверившись, что он приколот надежно, я вытащил из кармана записную книжку — час назад я попросил Иванова презентовать ее для дел патруля. Там уже было записано:
«1. Болтова выбрали моим заместителем, узнать его поближе».
Помусолив карандаш, я добавил:
«2. Поискать литературу по истории комсомола, подготовить и сделать для ребят доклад о комсомольских традициях и случаях из жизни комсомола первых лет советской власти. Традиции и интересные случаи мне сейчас необходимы, они сколачивают коллектив. 3. Подумать: может быть, нужно в дальнейшем посылать патрульные группы в трамваи».
Уже совсем стемнело, когда я, наконец, пришел в штаб. Мне удалось обойти почти все участки патрульных групп, и хотя я многое увидел, в голове моей был полный хаос, а устал я так, что не чувствовал под собой ног. Вероятно, только усталостью и можно объяснить мое дальнейшее, до сих пор непонятное мне самому поведение в тот вечер.
В штабе, когда я в нем появился, царил беспорядок: шум, гам, гомон двух-трех десятков спорящих между собой людей превратили штаб в какой-то азиатский базар. Из-за этого крика и сутолоки совершенно невозможно было понять, кто задержанный, кто член патруля и что они друг другу доказывают. В комнату все время заходили и выходили из нее без чьего-либо разрешения всякие люди.
Болтов, забившись в угол, разговаривал за одним из столов с какими-то подозрительного вида парнями.
— Ну, идите быстро, — сказал он им при моем появлении, — я вас отпускаю.
Не удосужившись даже поинтересоваться, кто они такие, я налетел на него:
— Ты во что превратил штаб? Что здесь творится? Где остальные члены штаба? А ну, выгоняй отсюда всех! Всех без исключения. Безобразие! Так совершенно невозможно работать!
Посмотрев на часы, я ужаснулся.
— Черт, что делается, скоро рейд кончать, а вы... Выгоняй всех!
Болтов пожал плечами.
— Как всех, и задержанных?
— Нет, задержанные пусть все сядут вон в тот угол, мы с ними разберемся быстро.
Скоро работа пошла как по маслу: задержанные подходили к столу, за которым сидели члены штаба, я приказывал записывать анкетные данные — имя, отчество, фамилию, год рождения, грозил наказанием, говорил два-три укоризненных слова и отправлял на выход. После каждого такого «разговора» я с победоносным видом поглядывал на членов штаба, довольный своей четкостью и умением организовать дисциплину.
Лица ребят все более скучнели, но я не задумывался над этим, поминутно поглядывая на часы. Меня поджимало время. Ведь мы решили окончить рейд ровно в половине второго ночи. Кроме того, мне очень хотелось домой, так, как, пожалуй, никогда в жизни. Очень уж много за этот вечер навалилось на меня впечатлений. Я отупел.