— Не говорите больше об этом! Фюрер уже пообещал вам заменить рейхскомиссара.
Остановить Гамсуна невозможно. Гитлер приводит в пример создание в 1942 году чисто норвежского правительства во главе с Видкуном Квислингом. Это ли не знак доброй воли Германии? Но Гамсун только качает головой:
— Мы говорим как со стеной.
Переводчик не решается перевести эту фразу, а Гитлер продолжает оправдывать свою политику:
— Немецкому народу приходится в этой войне нести самый тяжёлый груз, политические жертвы европейских государств совершенно незначительны.
Гамсун делает последнюю попытку:
— Мы верим в вас, но ваша воля искажается! Происходящее в Норвегии — это ошибка!
Последние слова до Гитлера не доходят, но в любом случае он решает, что с него достаточно. Он встаёт и разводит руками, аудиенция окончена. Когда плачущий Гамсун уходит, Гитлер даёт волю своему гневу:
— Я не желаю больше видеть здесь таких людей!
Он запретил Гёббельсу принимать Гамсуна, но других последствий внутри рейха неудачная беседа не имела. Провожать Гамсуна поехал шеф партийной канцелярии Мартин Борман. А в Осло в аэропорту Форнебу Гамсуна встречал рейхскомиссар Тербовен. Его, судя по всему, не посвятили в содержание беседы на горе Оберзальцберг, поэтому он счёл своим долгом проявить внимание к одному из своих подопечных, удостоившемуся внимания фюрера.
Жена — в партии, сын — в СС
Никто не знал, о чём Гамсун говорил с Гитлером, и после этой встречи писатель стал самым ненавидимым после Квислинга человеком. Визит к Гитлеру некогда самого любимого и уважаемого писателя был истолкован как высшая степень предательства. В Норвегии одного за другим казнили участников Сопротивления, а Гамсун поехал на поклон к фашистскому преступнику номер один, который в 1940-м приказал оккупировать Норвегию.
После освобождения Видкуна Квислинга повесили. Кнута Гамсуна и его жену арестовали. Её как коллаборационистку отправили в тюрьму. Но сажать на скамью подсудимых 86-летнего лауреата Нобелевской премии не хотели. Старика отправили в психиатрическую клинику, где у него установили «стойкое ослабление умственных способностей». Это спасло писателя от суда, но суда он как раз и не боялся. Он готов был ответить за свои симпатии к нацистам.
Он не был ни трусом, ни приспособленцем. Его последняя хвалебная статья о национал-социализме и Гитлере была опубликована 7 мая 1945 года — это был некролог фюреру: «Мы, его верные сторонники, склоняем теперь свои головы перед лицом его смерти». Но Гамсун не был и слепым фанатиком.
В 1934 году, через год после прихода нацистов к власти в Германии, он публично их поддержал. Его жена Марие и сын Торе вступили в Национальное собрание — партию, которую возглавлял Квислинг. Другой сын — Арилд — вступил в войска СС и сражался на Восточном фронте. Когда в апреле 1940 года немецкий экспедиционный корпус вошёл в Норвегию, Гамсун увидел в этом шанс для его родины «занять подобающее ей место в великогерманском мировом сообществе, которое сейчас создаётся». И Кнут Гамсун потребовал от своих соотечественников не сопротивляться немецким оккупантам.
Индивидуалист и партийные чинуши
Что толкнуло к нацистам Гамсуна, который не был ни сторонником тоталитарного государства, ни поклонником социалистических идей? Упрямый, ироничный индивидуалист, что общего он мог иметь с этими партийными чинушами, которые даже в туалет хотели бы ходить строем?
Старый писатель увидел в нацистах силу, противостоящую движению цивилизации, наступлению городов и рационализму капиталистического общества. Ненависть к асфальту, машинам, разрушению патриархального быта заставила Гамсуна, привязанного к земле, возненавидеть Америку и Англию, которые в его представлении олицетворяли эту городскую цивилизацию. Его давняя любовь к старой Германии, мысль о единстве судеб северных народов умножились на уверенность в том, что только национал-социализм способен противостоять разрушению привычной жизни.
Видимо, существует общее объяснение и для Гамсуна, и для других писателей, проникающихся симпатией к национал-социализму, скажем, для некоторых русских писателей. Различие состоит в том, что Гамсун не опускался до антисемитизма и не разделял уверенности этих писателей в превосходстве народного природного начала над свободной личностью. Но их роднит ненависть к городам, к современной культуре, к преобразованию деревенской жизни, к совершенно новому строю отношений между людьми.