Окончательно отказываюсь что-либо понимать!
Вернулся на сухой берег. Сел, в надежде согреться, обнимаю руками подернутые какими-то трупными пятнами, ледяные колени.
Блин горелый, где мои шмотки? Что за плоские шуточки?
Ладно, хоть живой. Сука все-таки этот Анзор. Падла кровяная. В ловушку заманил, джигит вонючий, спецом, видимо поджидали, кодлу наготове держали и валить собирались наглухо. Войны захотели. Будет вам война, дайте только выбраться отсюда. Козлы вонючие!
Меня стала обуревать дикая жажда мщения. Забили они на Фрола, на понятия забили, приехали и начали нас мочить. Спасибо Рваному вытащил, не то бы лежать мне сейчас в холодном морге.
— Спасибо не булькает, Старый.
Я аж подпрыгнул, да так в прыжке и повернулся на голос. Видать, незаметно для себя последнюю фразу произнес вслух.
Явился, не запылился!
Передо мной, уперев руки в бока, ничуть не стесняясь наготы, собственной персоной стоял Мишаня. Я заметил на его округлых плечах и выпяченном пузе бурые ошметки донных водорослей, видать, тоже где-то плавал. Бороденка всклокочена, зенки слегка ошалелые.
— Живой? — спрашиваю, сплевывая в осоку противный привкус реки.
— Типа того, — говорит невесело Миша и садится на корточки рядышком со мной. — Шмот-то наш где?
— Ты меня спрашиваешь? Найду, кто нас раздел — порешу тварей. Хоть бы трусняк оставили паскуды.
— Буду участвовать в расправе, — твердо заявляет Рваный с угрюмым блеском в глазах. — Я пока тебя искал в крапиве извалялся, шкура зудит как у прокаженного.
Приглядевшись внимательнее, замечаю россыпи красных волдырей на Мишиных конечностях и выпирающем животе, но ни жалости, ни сочувствия к собрату по несчастью во мне не зашевелилось.
— Где мы, кстати?
— В упор не понимаю, — хмыкает Рваный. — Тут река, там лес кругом, мы явно не в городе. Ясно одно — нечего тут лясы точить, обрываться надо, делать чего-нибудь, предпринимать…
А что делать? С голой жопой много не предпримешь. Для начала я собирался надыбать одежду, а потом выяснить где нахожусь и почему в таком непотребном виде. Я встал, поиграл плечами, сделал двоечку в воздух, подпрыгнул, присел. Нормалек, органон в полном порядке, отросток чем бы прикрыть да как назло ни одного лопуха не видно все осока да камыш выше моей макушки.
— Так пошли, — говорю. — Если спросят, скажем — нудисты-любители.
Миша немного поколебался, потом согласился. Топать решили вниз по реке до ближайшего жилья или чего-то где можно будет разжиться на халяву шмотками.
На ходу я согреваюсь, даже пот по хребтине пополз. Никогда не думал, что буду куда-то пробираться в чем мать родила. Дожили, что называется…
Безоблачное до этого небо зарябило тучками, потянул ветерок. Сочная прибрежная осока шелестит по голым ногам, земля мягкая и теплая, иногда кажется, ступаешь по чему-то живому. Очень скоро кромка густого подлеска приблизилась к воде едва ли не вплотную. Мы как Чингачгук и Пятница шагаем по узкому коридору между ленивой речкой слева и подступающим кустарником справа. Пробираемся сквозь заросли двухметрового камыша и жирной крапивы со стеблями толщиной в палец, спотыкаемся, материмся, застреваем в особо густых местах, но упорно прем напролом.
Силы с каждым пройденным метром начинают таять, обжаленная ядреной крапивой, посеченная ветками, кусаемая озверелым гнусом кожа болит и чешется. Начинаю чувствовать, что скоро не смогу сделать и шага от подавляющей волю усталости.
Первым не выдерживает мой попутчик.
— Все, не могу больше! — задыхаясь объявляет Миша.
— Давай еще немного, гляди, вон лес кончается.
Чуть впереди, насколько я смог понять, лес резко уходит вправо, и там перед нами должно открыться нечто вроде прибрежного луга. Пройдя метров сто, мы понимаем, что так оно и есть: нашим алчущим взорам предстает недавно скошенный, изумрудного цвета луг и вытащенная из речки, перевернутая вверх дном деревянная, широкая лодка. Ближе к корме в правом боку гораздо ниже ватерлинии зияет, проломленная чем-то острым, дырина с кулак.
Удобный, пологий берег и вытоптанная до желтого песка дернина указывают на имеющийся в том месте многолетний сход к реке.
Наконец-то признаки разумной жизни, еще не конец мучениям, но надежда на избавление появилась нехилая.