Кусок очереди с интересом оборачивается.
— Батька! Живой?!
— Стяр! Вот радость!
После серии крепких, искренних мужских объятий Голец напускает на лицо таинственную серьезность.
— Шепнули нам будто прирезали тебя по-тихому…
Вот интересно мне кто был этим расторопным шептуном?
— И вы тут же подумали, что окочурился Стяр, накрылся землицей сырой на радость классовым врагам? А как подумали, так сразу в дружину наниматься двинули?
— А куда нам? — оправдывается Голец. — Снова ватагу собирать? Княжьих хотя бы кормят, справу дают, крышу над головой, плату какую-никакую.
— Да понятно, все с вами, не пыжься, правильно все сделали, дошло до вас наконец. Запомните только на всю свою жизнь: не берет меня смерть. Боится она меня, ясно?
Дождавшись утвердительных кивков, перевожу тему:
— Принимают всех?
— Десяток прошел, семерых прогнали.
— Ого! — присвистываю негромко и безрадостно. — Жестко.
— Невула уже взяли, запомнили как он Минаевых стрелами валял, а вот меня с Жилой навряд. А ты батька никак тоже решил в княжье войско податься?
— Ага, решил. Да вот теперь уж и не знаю примут ли?
— Это тебя не примут?! — во все горло вопит импульсивный Голец. — Ты ж один десятерых стоишь!
Я морщусь и тру оглушенное ухо.
— Перестань орать на всю улицу, я тебя сильно прошу, — говорю, делая успокаивающие жесты для начавшей подтягиваться поближе публики.
— Ты ведь им покажешь на что способен, верно? — понизив голос до шепота, не унимается Голец.
— Ага, непременно. Прямо сейчас и начну показывать.
В этот момент очередь продвигается вперед на три шага. Из калитки сбоку от ворот выходит молодой, белобрысый паренек, растерянно разводит руками и бредет прочь от купеческой усадьбы. Ну вот, еще одного не взяли. Почему, кстати, ребят из очереди на двор не пускают, даже смотреть не разрешают, хотя в ту же калитку входит и выходит масса левого народа? Что там за секретный отбор происходит? Хотят, чтобы каждый следующий испытуемый не знал что его ждет? Чушь какая-то!
— Ждите, — говорю парням и, раздвинув плечами жаждущий ратной славы народ, выбираюсь на передовую. Стоящий первым у ворот смуглый парень пытается задержать меня за руку.
— Эй, куда лезешь?
— Не переживай, братишка, я быстро, «мама» сказать не успеешь, ты грабки-то прибери, а то отрублю к хренам свинячим.
В глазах молодого, румяного дружинника преграждающего нетерпеливым соискателям должности новобранца путь к ристалищу мелькает нечто из чего я с удовольствием делаю вывод — меня он узнал. Узнал и посторонился, пропуская.
Прохожу внутрь купеческого подворья.
Терем у купца ничуть не хуже боярского, ни ввысь, ни в ширину не уступит. А вот двор подкачал. Из за большого количества складских построек свободного места перед теремом втрое меньше, чем у Головача, а вот луж, грязи и травы нет, все незастроенное пространство усыпано свежими, пахучими сосновыми опилками подобно цирковой арене.
Безо всякого энтузиазма узнаю, что экзамен принимает сам князь полоцкий Рогволд. Заскучал сердечный по полям-лесам со своими боярами кататься, да в гостях у богатого купчика дармовой мед хлебать, усталая душа зрелищ запросила.
Князь в простой серой рубахе без опояски стоит на крыльце, широко раскинув по перилам сильные руки. На четырех пальцах сверкают драгоценные перстни, кончики сивых усов свисают ниже бороды. Справа от князя неподвижным, тощим истуканом торчит Дрозд, рядом с ним хозяин терема Бадай, слева еще кто-то, рассмотреть не успеваю. Внизу под перилами на низком бочонке вальяжно развалив в стороны ноги и откинувшись спиной на бревна основания крыльца, расположился Змеебой. Морда у него помятая, недовольная. Ни Бура, ни Миная не видно, зато за левым плечом Рогволда нарисовывается напряженная физиономия новоиспеченного боярина Овдея.
Мишино присутствие неожиданно придает мне уверенности. Замечаю как глаза князя, его бояр и нескольких дружинников оценивающе меня оглядывают, обшаривают от подошв до макушки, подолгу задерживая внимание на оружии. Весь присутствующий на дворе по делам люд, побросав работу, начал сбиваться в группки в ожидании потехи.
Уверенно шагаю ко входу в терем, останавливаюсь у коновязи, водрузив ладони на навершия мечей.
— Как величать? — ровным голосом спрашивает Рогволд.
— Стяром величай, княже.
— Чем славен, Стяр?
— Да ничем особенным. В дружину твою желаю.
Тут к правому уху сюзерена пристает устами Дрозд и что-то быстро шепчет жесткими губами. Густые княжеские брови начинают ползти на встречу с макушкой, он втыкает в меня острый взгляд словно копьё, глядит, не мигая, с полминуты.