— Ну, это я так, на будущее.
— Тебе легко базарить… «коронка».
Я швыряю отломанную рукоять учебного клинка подальше в чащу, провожаю досадливым плевком. Рваный качает головой и закатывает глаза к темнеющему небу, выражая непонимание моему нервному срыву.
— Скажи, у тебя меч легко из ножен выходит?
— Да обычно выходит, без напряга, — говорю без настороженного внимания.
— Фильмы про ковбоев глядел? Дуэли видел?
— Кто быстрее шпалер выхватит?
Рваный кивает и ухмыляется, видит, что фишку я срубил.
— И без паузы слева вниз, да?
— Как ковбой, понял?
— Понял, — говорю. — Долго придумывал?
— А что?
— Пока я буду так пижонить, меня десять раз прикончат. Стрелы, летающие копья, топоры и все такое… да я на таких понтах ни к кому подойти не успею, здесь нет ковбоев, Миша, нету, сечешь? Меня этот парниша с красным лицом просто убивает, в грязь втаптывает, а ты хочешь, чтоб я его на какое-то фуфло поймал? Ты сам-то пробовал то, что мне советуешь?
— У меня нет меча, но если приспичит не сплохую, не сомневайся.
В подтверждении своих слов Рваный горделиво приосанился.
— Да иди ты, жопа боярская! Даже не суйся, это тебе не Вировские гопники, не минаевы шестерки, а конкретные пацаны, жало вырвут и не поморщатся, ты хоть день и ночь занимайся.
Снова ссутулившись, Миша отводит взгляд.
— Вижу ты разочарован. Неужели все так плохо, Андрей? Ты же спортсмен, должен быть привычным к нагрузкам, изнурительным тренировкам, не знаю… диетам, в конце концов. Как же неистребимая воля к победам?
— В том то и дело, Миша, это не спорт! Стаса Забелина здесь бы с потрохами сожрали!
— Не преувеличивай, Старый.
— Я не преувеличиваю. Стас не протянет против Врана и минуты, это я тебе говорю. А он всего лишь рядовой дружинник и сможет играючи пришпилить десяток таких как я.
— Ты себя недооцениваешь, раньше за тобой такого не водилось, бригадир.
— На что ты намекаешь, боярская твоя морда?
— Я к тому, что еще чуть-чуть и ты Врана достанешь. Когда включаешь скорость и начинаешь двигаться как боксер, он не успевает. Сам не видишь что ли? Играй с ним, закручивай, у тебя может быть собственная техника, отличная от Врановой.
— Не вижу смысла. Завтра мы придем на место и конец учебе, будет слишком много лишних глаз. Я останусь так же не готов к драке с оружием как и месяц назад.
На мои железные доводы Рваный отвечает угрюмым молчанием. Понимает, бродяга, что я прав, оттого и запечалился. Даже жалко его становится. Меняюсь ролями с Рваным и в свою очередь подбадриваю упавшего духом товарища:
— Ладно, Михась, не кручинься, прорвемся! Нам ли жить в печали?!
Вечером у большого костра Вран еще с одним дружинником наперебой травят байки из разряда “рассказы бывалых”. Слушаю вполуха, так как от усталости неудержимо начинаю клевать носом в кусок жареной кабанятины, зажатой в лоснящейся жиром руке. Из дремы меня выдергивает упоминание Змеебоя, я моментально включаюсь в тему и превращаюсь в благодарного слушателя. Обласканный всеобщим вниманием, Вран, дирижируя себе полуобглоданным свиным ребром, живописует подвиг интересующего меня персонажа. Отблески костра играют на его широком лице, делая похожим на страшную африканскую жертвенную маску, выпачканную в человеческой крови.
— Давно это было. Прозывался он в ту пору Буруном, силищу имел несусветную сызмальства, смекалкой тоже был не обижен, ну и любопытен зело, чего уж там… Жил Бурун с родителями в одной немаленькой веси с трех сторон окруженной непроходимыми болотами, с четвертой рекой и лесом. Единственная дорога выходящая из той веси перебегала речку по коротенькому мосту и терялась в лесной чаще. Однажды на исходе лета, вот как сейчас, появился в тех местах свирепый и вечноголодный змей о двенадцати головах, устроил себе под мостом логовище и всякого проходящего будь то человек, конь или зверь дикий пожирал двенадцатью пастями без остатка. Два раза собирались люди, ходили змея бить и оба раза никто из них не возвращался. Пробовали звать подмогу, посылали гонцов, тропки знающих, только дальше реки не проходили гонцы, змеем клятым растерзанные. Каждую неделю требовал змей приводить ему молодую, пригожую девку, иначе грозил порушить весь да извести всех жителей. Водили девок. Куда денешься, лили слезы и отводили проклятой гадине чад своих, порой единственных. Ни одну девку в живых больше не видели. Три месяца так продолжалось, пока во многих дворах не осталось одно старичье да дети малые. Решили тогда жители собраться в последний бой — лучше зубами змеевыми разжеванными быть, нежели голодом да холодом побежденными. Вышли на околицу с серпами, вилами да батогами. Поглядел на это воинство отрок Бурун, у которого, к слову, двух сестер змей к тому времени слопать успел, и заплакал. Ведь некоторые от слабости только до моста и добредут, а там упадут замертво еще до боя со свирепым чудищем. Просил тогда Бурун собрать по веси железа доброго, чтоб на меч и брони хватило, сам ковалю в кузне помогал ибо с малых лет трудился у него подмастерьем. Сковали за три дня меч длинный да крепкий, бронь нагрудную сладили и щит железом опоясали. Простился Бурун с родителями и остальными весянами, уходя же просил самых выносливых да сильных пока он со змеем биться будет — пробираться за подмогой и возвращаться весь от змея выручать.