— Какой там! — фыркает Невул. — Сам делал для охоты. А это мастером сработан, сразу видно. Любой доспех насквозь если знать куда бить.
— Ты натянешь ли? — с большим сомнением в голосе интересуется Шепет. — Помню, тугой он был слишком, не всякому по руке.
— Тетиву подходящую найду, тогда и покажу как надо стрелять. У вас, вижу, тут гнилье одно, даже моему старому луку на два худых выстрела.
Мне приходит мысль перенести все наши ценности покамест сюда под столь надежный замок. Не место им в сарае, где мы с парнями на первых порах ночевали.
Не сходя с места, Рыкуй щедро выделяет для нас пустой сундук с тяжеленной крышкой. Пока парни перетаскивали имущество, Рыкуй поведал, что лишился кисти двадцать лет тому, в кровавой схватке с ватагой дреговичей не пожелавшей платить мыто полоцкому князю за дневку на городских причалах. К ним с предъявой, а они за топоры.
Шепет и Рыкуй тогда при боярине Головаче в дружинниках ходили, в Полоцке с ним начинали. Там и закончили. Сейчас живут как все, хозяйство ведут, внучат балуют.
— Никогда бы не подумал, что эти жабьи дети способны так яростно драться. Еле их угомонили. Шепету булавой глаз вынесли, лишь шелом от верной смерти и упас. Я тогда десятником был, мы к ним в лодию попрыгали, встретили нас как полагается, тут ничего другого и не скажешь. Одного я в тесноте зарубил, а их главарь единственным на всю шайку мечом руку мне отсек. Гляжу, лежит моя лапа передо мной, меч сжимает. Дрягва не заметил, что у меня в другой руке второй клинок, добивать кинулся. Жаба.
— Говорят, у них в болотах самое лучшее железо, — вставляет подошедший Жила.
— Железо, может, и лучшее, но ковать из него что-то стоящее они сроду не умели, — ворчит Рыкуй.
— Это верно, — весомо соглашается Шепет.
Теперь они вдвоем в глубоком запасе. У Шепета оставшийся глаз слепнет с каждым годом все сильнее, а Рыкую без десницы не дружинится совсем. Службу несут лишь когда у боярина возникает в них нужда, а возникала она крайне редко. Сейчас же дело совсем иное. Остатки дружины Бур взял с собой, поручив Завиду вызвать Рыкуя с Шепетом в подмогу свеженабранному десятку.
Сама служба не трудная: троим-четверым нужно постоянно находиться при тереме, остальные дружинники на всякий случай должны всегда быть поблизости и в боевой готовности, из города без разрешения не отлучаться. Городок, хоть и не большой, народу хватает всякого, есть и свои нравом дикие да вороватые, пришлых полным-полно. Особое внимание следует уделять причалам и торгу, именно там происходит большая часть непотребщины, за которую боярин вправе наложить денежный штраф в свою пользу — виру. Бывают случаи, когда одной вирой не отделаешься, тогда проводится судебный поединок, либо самая настоящая казнь по всем правилам и со всеми атрибутами этой темной эпохи.
Сопровождение боярина в поездках и охотах — самая занимательная часть службы. Охрана обозов посложнее, но там и платят больше.
Жалование у простого дружинника составляет два серебряных дирхема в неделю, десятника — три. Не разгуляешься, зато стабильный доход при непыльной работенке. Вот только в последнее время нелегко было при боярине. То обоз с товаром от разбойников оборонять приходится, то брата боярского с урманами усмирять. Много событий. За год больше, чем за прошлые десять. Городским болтунам на языки богато попало.
При упоминании разбойников парни мои в смущении прячут глаза, детское лицо Гольца даже слегка краснеет. Рыкуй с Шепетом этих метаморфоз, будто, не замечают, и я не знаю в курсе они наших былых “подвигов”или дипломатично не кажут вида.
Так как никто из нас по понятным причинам еще не обзавелся в Вирове жильем, взамен хозяйского сарая временно обитать нам предлагают неподалеку от боярской усадьбы в обветшалой избушке Шепетовского тестя.
— С нами жить отказывается, дом пустым оставлять жалко. Он себе на уме, но безвредный как голубь.
Не теряя времени, Шепет ведет нас к обсаженной с четырех сторон кустами облепихи черной от времени домушке, настолько глубоко осаженной в землю, что маленькие оконца кое где закрывают лопухи чертополоха. Здесь в абсолютном одиночестве доживает свой век согбенный годами, седой, глуховатый старикан, шустрый, сухой, но крепкий на вид как можжевеловый корень.
На пороге Шепет втолковал тестю свою просьбу принять постояльцев, и старик, обнажив в кривой улыбке последний зуб стал милости просить в дом.
— Чем богаты, как говорится, — пытается оправдаться Шепет. — Крыша над головой и то ладно. Поживете, пока жилье получше подыщем. А Чурка не сторонитесь, он дед приветливый и складный, не обижайте, серебряку в неделю рад будет безмерно.