Как же мы стали страной полунищей?
………
В России это уже веха –
Везде, где нищие сидят,
Там не услышишь больше смеха,
Там яд унынья, горький яд.
С деньгами подари улыбку,
По доброму открой свой взгляд.
Попробуйте найти ошибку
В себе: не я ли виноват?
И, если в памяти пороясь,
Вы скажете: я чист и бел,
Тогда вы потеряли совесть,
А может, её кто-то съел…
Теряем мы, что же, бывает –
Кто деньги, кто совесть, кто стыд.
И видим, что люди страдают,
Но наше сознание спит.
Россия – душа нараспашку!
В том счастье ее и беда.
Последнюю снимет рубашку,
И первой пойдет на врага.
И черту рога обломает,
И с дьяволом счеты сведёт –
Лишь только воскреснет-воспрянет
Её терпеливый народ.
Но спит, ко всему равнодушный,
Ушедший в болото на треть –
Законобесправный, законопослушный,
Огромный российский медведь.
Страшась с ним последней драки,
Его тормошить не спешат.
Грызут в отдаленье собаки
Глупых его медвежат.
Но горе охотникам справным,
Когда он заметит потерю.
Им станет не до забавы
Нос к носу с ужасным зверем!
Теряем мы, что же, бывает:
Друзья превратились в гранит,
А рай на земле выбирает,
Кто пьян среди нищих и сыт.
Проснутся несметные рати –
Кому им нести проклятья?
Но истина все же откроется,
И сердце тогда успокоится.
В России страшнее нет повести,
Чем повесть о стёршейся совести…
***
Ни дня, ни часа больше не могу
Вариться в этом хлёбове разврата,
Где лижут руки злейшему врагу,
А после нож вонзают в спину брата.
Где сила, золото и месть
Диктуют подлые законы,
А Совесть, Родина и Честь –
Исчезли вдруг из лексикона.
И многим это нравиться, увы…
Отбив охоту думать у народа,
Решила власть, что мы её рабы,
Или её вонючей лжесвободы.
***
Я помню: твой дух на уроках парил,
и всё ему молча внимало.
Учитель, учитель, – ты нам подарил
своих откровений немало.
Умел ты одним выражением глаз
поставить на место клокочущий класс.
И дальше мы слушали еле дыша,
и словно во сне улетала душа -
в иные эпохи, к иным поколениям,
мы видели тени ушедшего времени.
Мы поняли смысл их дум сокровенных,
и силу их духа, и тайны Вселенной.
Мы видели роскошь, разор и разврат,
рожденье империй, их славу, закат…
Из мрака эпох, среди праха и тления
сверкали огни состоявшихся гениев.
И счастье их в том, что судьба им дала
сгореть без остатка, как порох, до тла.
А сколько талантов в разбеге душили,
а искр – не дав разгореться – тушили?..
Учитель, мы вашу запомнили речь:
не принято в мире пророков беречь,
а если такое когда-то и было -
мы не узнаем – история скрыла.
Однажды задал ты, улыбку тая,
вопрос на "засыпку" о роли вождя.
Предупредил ты таинственно: дети,
вопрос непростой, чтобы просто ответить.
Вдруг гром громыхнул, словно Божеский глас.
Казалось, что истина близко от нас.
Стеною обрушился ливневый дождь.
А нам представлялось, что должен быть вождь
любимый народом, лишенный коварства,
готовый погибнуть за честь государства.
Ни перед кем не привыкший вилять…
Да где же такого, вы спросите, взять?
Как Бог нас из грязи лепил и из глины -
мы идолов лепим и властелинов.
Сажаем на шею, возводим на троны,
курим фимиам и рисуем иконы.
Склоняемся низко и молимся шибко,
и идол жирует на наших ошибках.
Сказал нам учитель: запомните, дети -
правитель не должен быть слишком заметен.
Заложен такой парадокс изначально:
чем больше величья, тем люди печальней.
Обязаны все подвергать вы сомненью
за исключением роли смиренья.
А там, где бушуют амбиции-страсти -
там о богатстве пекутся и власти.
Власти себе, приближенным в угоду,
лучший кусок отобрав у народа.
Но самое мерзкое, если шакал
родную страну разорил-распродал.
На свалку такого тогда небожителя-
народ, к сожаленью, достоин правителя.
Терпит, как бьют и как мнут ему холку,
как запрягают с чувством и толком,
как заставляют срываться на рысь,
как, словно кошке, командуют: "брысь!"
Сами гогочут, зажавши бока:
лихо надули мы мужика !
Что бы ему еще хряпнуть на спину?
сдохнет – не жалко, до чёрта скотины.
Наполеошки мастей всех и рас
Держат за быдло рабочий класс.
И, называя презрительно «масса»,
В бойню кидают пушечным мясом.
Вечным проклятьем и вечной виной
Ляжет на подлых правителей-цезарей,
Кровью скрепивших союз с сатаной,
То, что кормились они войной,