- Один раз, ладно?
- Три, – говорю.
- Три, так три, – недовольно бурчит Рваный и лезет в холодную воду.
Я замечаю, что Гольцу наша потеха весьма по сердцу. Развалился в лодке, рот до ушей, в глазах неподдельная за нас радость.
- Прямо заходи, где я нырял, – криком напутствую Мишаню. – Каждый следующий нырок делай на несколько метров выше по течению!
Жирные складки на Мишиной спине колышутся в такт неровным шагам. Бултых! Миша по-бабьи падает в речную синь и неуклюже плывет вперед. Он нырять-то умеет? Потонет еще чего доброго...
Я уже собрался крикнуть ему, чтоб выходил, но в этот момент Миша как большой белый морж вполне профессионально, сделав последний, мощный гребок, уходит под воду. Мелькает задница в белых штанах и розовые пятки. Жду, затаив дыхание. Минуты две он не появлялся, потом шумно выныривает в десяти метрах выше по течению. Отрицательно мотает головой. И так все понятно, чего башкой трясти...
Рваный послушно ныряет еще два раза как уговаривались и все с тем же результатом. Теперь логичнее всего нырнуть вдвоем. Я специально не стал одеваться, знал, что возможно, придется попробовать дуэтом.
Голышом снова захожу в воду. Пробарахтались с Мишей еще некоторое время. Устали, посинели, а привязанная к кусту лодка с Гольцом на борту, все так же насмешливо покачивается на поднятых нами волнах.
- Все, надоело! – говорю. – Пошли отсюда.
В полном молчании одеваемся. Миша хоть и хорохорился, выглядит подавленным. Мокрая борода поникла как прибитая ливнем трава, глаза слегка потускнели. Осознал, видимо, чего-то, расстроился.
- Получается, не вернемся мы никогда? – спрашиваю, выгребая на середину.
Рваный долго молчит, взор его блуждает по речной глади, словно ищет за что бы зацепиться, потом переносится на ползущий мимо густой лес и синее, глубокое небо.
- Знаешь, мне иногда кажется, что я в какой-то колбе или пробирке, а высоколобый чувак в белом халате рассматривает меня под микроскопом. То в холодильник положит, то подогреет на спиртовой горелке. Экспериментирует падла. Как вести себя буду проверяет. Сейчас, вот, сюда поместил, – Рваный дергает головой себе под ноги. – Но мне реально тут лучше. Я не врал тебе. То, что творилось дома мне очень не по душе и я бы не хотел туда возвращаться. Нырял только из-за тебя.
- Понятно, – говорю. – Спасибо за самоотверженность.
Больше я ни слова не проронил. Домахали с Гольцом веслами положенное расстояние и высадили Рваного у деревенских мостков.
- Не останешься? – спрашивает Миша, оглянувшись уже на берегу.
- Меня друзья ждут, – говорю.
- Ну-ну...
Обратно добираемся мучительно долго. Голец несколько раз спрашивал чего мы в реке искали, я лишь мычал, давя в себе рвущийся наружу стон.
Глава десятая
Полтора суток я злостно бездельничаю. Сижу, точнее – лежу в одно лицо на топчане в землянке, сплю, пью и ем, что Голец принесет, выхожу разве что до параши. Ни с кем не здороваюсь, на вопросы не отвечаю, глаза б мои на кого не глядели. Никогда не думал, что способен впасть в подобное состояние. Первый жизненный крах меня настиг девять лет назад когда ушел из жизни батя. Здоровый, сильный мужик, отец не вернулся из дальняка, его фуру по гололеду подрезала легковушка, многотонный грузовик слетел с моста, кабина вдребезги, автогеном вырезали...
Плохо нам с матерью тогда было.
Сейчас – хуже. Даже зелена вина напиться не хочется, жить не хочется да и помирать рановато, что делать дальше не знаю и знать не хочу, вот так лежал бы да лежал, в черный потолок мухами да пауками засиженный таращился, жизнь потерянную вспоминал. Что странно – мысли о настоящем и будущем голову старательно избегали, видимо, получившее тайный приказ из недр мозга подсознание их тщательно отсекало.
Из хандры меня выдернул все тот же Голец. Очень полезный, кстати, пацан. Будь я белогвардейским офицером, обязательно произвел бы его в ранг денщика с последующим повышением до генерала интендантских войск.
С утра он приволокся в мою землянку, и с абсолютно деловым видом начинает чего-то искать. Во все углы заглядывает, мешки переворачивает, пылищу поднял.
- Чего потерял? – спрашиваю немного заинтригованный я.
- Проснулся, батька? Пойдем снедать, парни зайчатины сейчас наварят, – говорит и быстро выскакивает из землянки.
Ещё немного повалявшись, встаю с лежака. Так ведь и не сказал чего искал, бродяга! Вот я его за ухо...
Принимаю упор лежа, пятьдесят раз отжимаюсь от утоптанного пола. С красным лицом вылезаю наружу.
Солнышко только-только показалось над верхушками сосен, его свет расплескался по поляне как желтое масло по дну сковородки. По сравнению с прошлыми днями стало заметно прохладнее, подул довольно сильный ветер. Оглядываюсь. Двое возятся на земле с каким-то тряпьем, Жила с Невулом водружают над костровой ямой большой медный котел литров на двадцать с неровными краями и большим количеством разнокалиберных вмятин. Высокий огонь принимается жадно облизывать крутые, закопченные бока.
Еще парочка балбесов, сидя на сосновых пеньках, занимаются чисткой оружия, кто-то там еще слоняется между деревьев, похоже, копают чего-то.
Сходил не спеша к отхожей яме, затем к ручью умыться. Снова окидываю скучающим, безразличным взором базу. Из второй землянки выходит Голец с охапкой тряпья в руках. Увидев меня, подходит.
- Вот, батька, надо бы в зброе разобраться. Старье одно осталось, что-то выкинуть, что-то починить. Помогай давай. Ты чего такой хмурый?
Я никак не возьму в толк то ли он тупой, то ли наоборот – очень хитрый. Вчера целый день вопросов не задавал, молча приносил жратву и исчезал. Сегодня, видишь ли, интересно ему стало чего это я хмурый. Нарочно не тормошил, отлежаться дал?
Мигом оказывается рядом Жила. У него в руке покачивается на веревочке огромный деревянный половник. Оглядываю их с головы до ног, затем окидываю хозяйским взором лагерь и морщусь от приступа внезапно накатившей изжоги.
- Уходить надо, – говорю.
- Зачем? – удивляется Голец. – Здесь, вроде, не совсем худо. Не так, конечно, как на прежнем месте, но сойдет. Еще две землянки копать начали. Народ взяли, а места маловато.
Доводы Гольца звучат вполне логично. Но мотаться по лесным дорогам и грабить прохожих я не собираюсь. Ни с народом, ни без. С пагубным прошлым своего прототипа нужно решительно завязывать. Планов на дальнейшую жизнедеятельность я пока не построил, но разбойничье ремесло отринул сразу и бесповоротно как дремучий пережиток прошлого. Коли суждено здесь век доживать, нужно подыскать менее проблемное и опасное занятие. Как разбойный атаман я несостоятелен, уж больно специфичная профессия. Пацаны начальника-дармоеда вечно снабжать хавчиком не будут, в лучшем случае уйдут, в худшем – прирежут, и тут я их вполне понимаю. Никто меня кормить за здорово живешь не станет. Охотой можно прожить, мясо и шкуры менять на шмотки и тому подобное, но я не охотник и не меняла. Пока научусь – от голода и холода подохну.
Людей в шайку я призывал под давлением обстоятельств – лишь бы под железо не попасть, руководствуясь, так сказать, остротой момента. Теперь же они мне совершенно ни к чему, кто бы подсказал как избавиться, век не забуду.
- Я хотел сказать не уходить, а расходиться, – поправляюсь. – Завязывать надо, разбегаться, ферштейн?
- Как это? – еще сильнее изумляется Голец и вываливает на землю поклажу с рук. – А кушать мы чего станем? С голода сгинуть предлагаешь?
- А ты сейчас голодаешь? – спрашиваю.
- Дык, дичью одной только твари лесные питаются. Мы же не зверье какое, и пива хочется и хлебца с медом.
- Можно в город уйти, в городе не сгинешь, работу подыскать...
Парни уставились на меня как на говорящего лося. Видно, что слово “работа”вызывает у них устойчивое отторжение. Верно, по дорогам с ножиком промышлять гораздо проще, нежели на пристани под мешками спину ломать. Но все это веселье до поры до времени. Печальный опыт Шалима и того же Тихаря тому доказательство, о рядовых разбойниках и говорить нечего – мрут как мухи, причем далеко не от старости. Хорошо, если Тихарь тот сейчас тянет ляжки где-нибудь на древнерусском аналоге Мальдивских островов, я за него только порадуюсь, но что-то подсказывает не по зубам атаману пришлась добыча с купеческо-боярских корабликов. В этом бизнесе главное не взять, главное – суметь сохранить и распорядиться. С Тихарем вообще дело очень темное, следаков прокурорских на него нету!