- Вот, на плоту приплыли, по берегу ползали, искали чего-то, – произносит рядом кто-то из разбойников.
- Кто они?
- Не знаю, смерды какие-то, – отвечает Невул. – Этот вот, кажись, обделался со страху, когда мы его прихватили, разит от него как из отхожей ямы.
Бур встряхивает добычу, и от мужика реально понесло тепленьким.
- Вы чьи, малохольные? – спрашиваю и прошу Бура отпустить бедолагу.
- Н-н- ничьи, – пав оземь затрясся пахучий мужичок порядком напуганный грозным видомБура. – С Овсянниково мы. Я – Свист, а это свояк мой Криня...
Губы Свиста трясутся, точно от лютого холода, встрепанные русые волосы торчат в разные стороны как щетина у ершика для мытья фаянса. Криня наоборот – красный точно помидор, взопрел от неожиданно навалившейся напасти, постоянно трет лапой мокрую плешь на темени. Напуганы оба смертельно, врать в таком состоянии точно не станут.
- Чего нюхаете здесь?
- Дык, человек попросил, – отвечает Свист, – Резан дал, чтоб мы по берегу пошарили, людей чужих поискали.
- Пошарили? – спрашиваю.
- Пошарили, – говорит в глаза мне снизу вверх глядя.
- Людей чужих нашли?
- Не нашли, – соображает догадливый Свист.
- Вот и молодец. Встань. Ступай обратно к тому дяде, еще резан проси, скажи, мол, колено разбил по камням лазючи.
- Какое колено?
- А вот это, – говорю и хлоп ему ногой сбоку в коленную чашечку.
Свист вскрикивает и припадает на правую ногу, обхватив ее руками.
- А вздумаешь чудить – найду и брюхо вскрою как окуню. Тебе и родственнику твоему. Понял?
Превозмогая боль в ноге, мужик отчаянно кивает.
- Знаешь кто я?
Он помотал головой.
- Злой и страшный разбойник Стяр.
Чуть не сказал Бармалей. Невольно ухмыльнувшись веселой мысли, постарался превратить улыбку в устрашающий оскал.
Свист еще более скукоживается, уминается до размеров большой собаки. На вопрос как выглядел тип, что послал их сюда, он уверенно описывает незнакомого мне человека, хотя среди нас больше половины подошли бы под данный словесный портрет: рослый, бородатый, сильный. Затем упавшим голосом Свист оповещает, что напарник его должен ждать здесь и если на берегу кто появится, предупредить приближающегося работодателя. А приближаться тот будет по правому от нас берегу озера.
Заметно припадая на правый, давно стоптанный лапоть, наш терпила возвращается к своему плотику, а Криню я решаю усадить в яму, дабы ноги не сделал. Тут только вспоминаю про Жилу. Возвращаюсь к камню, открываю крышку схрона и с удивлением наблюдаю сияющую физиономию затворника.
Я кричать вас устал, говорит он неожиданно веселым голосом.
А чего нас кричать? Сказал сиди, пока сам не приду. Вот, пришел, ты чем-то недоволен?
Дык я это... Серебро нашел...
Глава четырнадцатая
Поначалу я Жиле не верю. Уж больно гладко все шло с момента нашего отравления: добрались до незнакомого озера, влегкую нашли схрон, неожиданно встретили единомышленников, обнаружили сокровища, ну все как пишут в дешевых романах некоторые не обделенные фантазией писаки. Даже странно. Со мной ведь никогда ничего просто не происходит, все через какие-то преодоления. Как там в песне поется... без поражений нет побед? Вот-вот, чем больше трудностей, тем слаще победа. Верю. Зато теперь я знаю, что успех не менее приятен когда достигнут без порванного на британский флаг седалища. Оказывается и такое бывает, правда, редко.
Потом, уже внизу, сидя под открытым люком я собственноручно ощупываю четыре мешка с монетой и два мешка с разным антиквариатом от питьевых кубков до серебряных настольных зеркал. Веса в мешках прилично. Я слегка балдею от своей удачливости.
Жила говорит, мол стало ему страшно скучно одному в сыром и темном подземелье, вот и решил от безделья запалить кресалом найденную в яме щепку да и обследовать все уголки схрона как следует. Ведь на то он и схрон, чтоб не всякому ротозею сразу открываться и тайники свои обнажать. Тут стукнул в стенку, там подкопнул. Так и нащупал под тонким слоем утоптанной глины две досочки друг к дружке ладно пригнанные. Глядь, а под ними мешки тяжелые. Сообразительный Жила сразу понял что в них и давай во все горло нас звать, так как сам отваливать крышку побоялся во избежание нарушения приказа.
Меня дико удивляет, что к возвращению папенькиного имущества Бур относится несколько скептически. Так, словно, ничего иного и не ждал, а может, наплевать ему на добро, лишь бы мстю свою потешить?
Немедленно узнавшие о находке разбойники, напротив, рады как дети, нашедшие на тротуаре чужой кошелек. На берег из укрытий повылазили, каждому хочется взглянуть на вожделенное серебро, спрашивают когда будет дележка. Лично я бы предпочел начать прямо сейчас, забрать свою десятину, разделить между участниками банды и чесануть отсюда с оставшейся долей куда глаза глядят, хоть в Полоцк, хоть в Смоленск, хоть в Киев – мать городов русских, только бы больше не участвовать в сомнительных мероприятиях и рож этих не видеть.
Солнце выкатилось поверх сосен на том берегу как румяный колобок из печи, наступило полноценное утро. По просьбе Бура, который хочет что-то нам всем предложить, схрон с сокровищами мы временно консервируем, оставив под усиленным наблюдением младшего боярского наследника Завида в компании с Жилой. Весь остальной личный состав углубляется в лес на сходку концессионеров.
На общем совете я беру слово первым и изо всех сил ратую за поделить и разбежаться. Подавляющее большинство поперву со мной соглашается. Но хитрый Бур делает неожиданный ход конем и объявляет, что готов поделить сокровища поровну, если все мы поможем ему одолеть того, кто за ними придет. Вот кто он после этого? Разбойнички мои считать, естественно, умеют и мгновенно склоняются ради увеличения доли наживы Буру подмогнуть. Даже осторожный Голец не против.
- Ты хоть понимаешь, что не все из нас смогут остаться в живых? – спрашиваю решительно настроенного на драку Гольца.
- Меньше народу – больше доходу, – говорит и лыбится придурковато.
Да-а, думаю, алчный денщик пошел, Миша, вот, тоже уходить не хочет. Собственно говоря, Рваного и узнать-то трудно. Он очень органичен в своей кольчуге, сразу кажется таким мощным богатырем, пузатеньким, правда, но со спины все же впечатление оставляет. Не мудрено, что Мишане охота щегольнуть по-пацански, железом позвенеть, себя красивого испытать. Не видел он как тут одним ударом башку от тела отделяют, как горло спящим режут.
- Не проймешь ты их ничем, можешь не стараться, – говорит мне Рваный, отозвав в сторонку. – Эта публика за лишний медяк маму родную зарежет. Видишь, как рады обещанной добавке? Тем более, Бур им пока не сказал, что тут не все, узнают – любого порвут на лоскуты.
- Как не все? – удивляюсь я.
- Половина. Ровно та часть, которую Тихарь приготовил отдать в уплату за наводку.
- И когда же Бур собирается сообщить им об этом?
- Не такой он и дурак как кажется. Будет пока помалкивать, это его последний козырь. Голец твой тоже знает, что там не все, сам, поди, нырял, по крупицам со дна собирал.
От Миши несет железом и потом, под сенью лесных теней он кажется мне каким-то потусторонним чудищем из стали и плоти. И силой от него веет, первобытной, настоящей, мужской силой.
- Тебя ведь тоже не за половиной посылали, – продолжает Рваный.
- Не понял? – говорю.
- Головач тебе семь дней давал, чтоб ты все серебро ему притащил. Все, а не половину, сечешь?
- Ну и что? – спрашиваю. – Головача тут нет. Сынку его я серебро нашел, остальное пусть сам изыскивает, мне глубоко по уху что он будет дальше делать. Лично я никому ничего больше не должен.
- Это ты так считаешь. Завтра заканчивается твой срок. Не стоит полагать, что бородатый боярин попусту языком мелет. Послезавтра он казнит твою мать, а сестер малолетних продаст каким-нибудь проходимцам.