Сопровождение боярина в поездках и охотах – самая занимательная часть службы. Охрана обозов посложнее, но там и платят больше.
Жалование у простого дружинника составляет два серебряных дирхема в неделю, десятника – три. Не разгуляешься, зато стабильный доход при непыльной работенке. Вот только в последнее время нелегко было при боярине. То обоз с товаром от разбойников оборонять приходится, то брата боярского с урманами усмирять. Много событий. За год больше, чем за прошлые десять. Городским болтунам на языки богато попало.
При упоминании разбойников парни мои в смущении прячут глаза, детское лицо Гольца даже слегка краснеет. Рыкуй с Шепетом этих метаморфоз, будто, не замечают, и я не знаю в курсе они наших былых “подвигов”или дипломатично не кажут вида.
Так как никто из нас по понятным причинам еще не обзавелся в Вирове жильем, взамен хозяйского сарая временно обитать нам предлагают неподалеку от боярской усадьбы в обветшалой избушке Шепетовского тестя.
- С нами жить отказывается, дом пустым оставлять жалко. Он себе на уме, но безвредный как голубь.
Не теряя времени, Шепет ведет нас к обсаженной с четырех сторон кустами облепихи черной от времени домушке, настолько глубоко осаженной в землю, что маленькие оконца кое где закрывают лопухи чертополоха. Здесь в абсолютном одиночестве доживает свой век согбенный годами, седой, глуховатый старикан, шустрый, сухой, но крепкий на вид как можжевеловый корень.
На пороге Шепет втолковал тестю свою просьбу принять постояльцев, и старик, обнажив в кривой улыбке последний зуб стал милости просить в дом.
- Чем богаты, как говорится, – пытается оправдаться Шепет. – Крыша над головой и то ладно. Поживете, пока жилье получше подыщем. А Чурка не сторонитесь, он дед приветливый и складный, не обижайте, серебряку в неделю рад будет безмерно.
Вслед за хозяином входим в избушку. Изнутри она еще больше похожа на древнее Кощеево обиталище. Стены закопченные, пара узких оконец с деревянными задвижками дают свету не больше зажженной спички, утварь убогая и ветхая, запах затхлый как в подвале.
Дед Чурок приглашающе машет рукой на две лавки вдоль стен, затем быстро теряет к нам всякий интерес, прытко валится бочком на покрытый черными шкурами сундук в дальнем углу и ненадолго затихает, чтобы через миг разразиться уверенным храпом.
Хм, нормально гостей встретил, думаю. Не заморачивается старый пень ни разу, клал он болт и на нас и на Шепета. Даром, что глухой, храпит – стены трясутся.
Мы складываем на лавки ненужные пока плащи и пожитки у кого что с собой было. Я усаживаюсь отдохнуть. Нога, стерва, болит, рука костыль передвигать тоже подустала. Сижу оглядываюсь, кумекаю как нам тут всем разместиться. За низенькой печью есть закут, там стоит устланный сеном топчан, как раз для командира подразделения. Для остальных придется где-то еще пару широких лавок брать, ставить вдоль той стены.
Пока я мысленно прикидывал что да как, Рыкуй объявляет, дескать, на сегодня превращение нас в дружинников заканчивается и продолжится на следующий день уже по-настоящему.
Я спрашиваю Рыкуя чем будем заниматься остаток дня, он жмет безразлично плечами:
- Ты десятник, ты и думай.
Хм, вот как? Понятненько, значит истинная служба начнется только завтра, а сегодня еще есть время полоботрясничать.
- Кстати, Шепет, а что в тех глиняных горшках с ручками в подвале?
- Вино.
- Что за вино?
- Обычное, заморское, ромейское. Девять корчаг осталось, амфор, если по-ненашему. Дорогущи-и-е. Головач на праздники любил сам приложиться и других угостить.
Точно – амфоры! Их в музеях навалом в виде глиняных черепков, есть и склеенные реставраторами на вид точно такие как в боярских закромах. В древности такие амфоры использовали как раз для хранения вин и масел. По телеку как-то показывали...
- И ты молчал?
- Я думал ты знаешь.
- Откуда? – говорю. – Может у них там капуста или огурцы соленые?
Виснет пауза. Я смекаю, что сморозил очередную ахинею. Широко улыбаюсь, типа пошутил и тут же предлагаю отметить наше знакомство и мое официальное вступление в должность за общим столом. Они поначалу не догоняют, но быстро смекают куда я клоню и не возражают. Особенно не возражают бывшие дружинники Рыкуй и Шепет, поди, за хозяйством своим с бабами да внуками по мужской компании истосковались. Ничего, сейчас я им существование облегчу. Не знаю почему, но мне очень хочется расположить к себе этих бывалых мужиков и доверять как своим.
- Пошли к Кулею, говорю. Только надо одну амфору с собой прихватить, мне мед ваш бродячий вот уже где. Хочется настоящего вина испить, разве мы не богачи, не можем себе позволить? Шепет, дуй в подвал, я все оплачу!
Через полчаса Шепет заезжает за нами на телеге, запряженной старенькой лошадкой. Докладывает, что Завида упредил, корчагу с вином со спросом взял. Грузимся и берем курс на причалы.
Жарища стоит просто несусветная. Рубаха так прилипла к спине, что кажется, рвани ее, отстанет вместе с кожей. Мало, что жарко, так еще и душно. Оводы со слепнями к нашей кобыле липнут голодными стаями, самим нам тоже приходится отбиваться от назойливых кровососущих тварей. Городишко как вымер. Узкие, тенистые улицы с истомленной на солнце зеленью пусты и немы. Пахнет детством и свободой. По пути прошу ненадолго заехать на торг, настала пора организовывать местную преступность, выводить, так сказать, на новый уровень.
Телегу оставляем у входа на торг возле дуба, с собой беру Рыкуя с Шепетом и Гольца с Невулом.
Несмотря на жару, на рынке не протолкнуться. Прошу Гольца коротким путем вывести нас к дулебам, иначе только время терять. Бросив на меня удивленный взгляд, Голец резко принимает вправо и через несколько десятков обойденных телег с разным товаром, я снова вижу перед собой широкую физиономию дулебского главаря.
Говорю своим, чтоб рожи топором сделали, посуровее. Предусмотрительно перемещаю костыль в левую руку, подхожу вплотную к верзиле.
- Помнишь меня? – спрашиваю ласково. Он башкой мотает – запамятовал, дескать. Зырит сверху вниз с наглым вызовом. Я ему в грызло кулаком – хрясь! – А так?
Два выплюнутых, окровавленных зуба мигом понижают уровень наглости и возвращают дулебу память. При виде обнаженного меча в руке Шепета он мычит и начинает часто кивать. Облизав сбитый кулак, велю ему свистать наверх всех своих дружков, коих через короткое время собирается десятка полтора. Устраиваются вокруг нас на телегах, смотрят настороженно, разбитую рожу своего вожака с удивлением разглядывают. Узнаю знакомые лица, некоторые со следами старых гематом под глазами и на скулах. Они бы могли нас с легкостью разорвать на части, но наш бравый вид и наличие боевого оружия пока держит дулебов на расстоянии.
Представившись десятником боярина Бура, объявляю, что с этого дня для них начинается новая жизнь. Как говорится: боярин умер, да здравствует боярин! Если и дальше желают дурить народ на этом рынке, пусть дурят, но сугубо под моим присмотром и чутким руководством. За определенную плату я готов закрывать глаза на их проделки, а заодно подскажу парочку сравнительно честных способов отъема денег у лопоухих фраеров, что принесет им огромную выгоду. В случае отказа натравлю на них всю дружину и счастье будет тем, кому повезет уйти живому.
Разрешаю прохвостам посовещаться. Я так понимаю, они здесь не только с гнилым сеном мухлюют, но и всяким другим криминалом промышляют. Мафия, блин. Этих за вымя надо брать твердо и сразу в кулак, силу и власть показать, чтобы поняли с кем имеют дело.
Голец с Невулом хотя бы немного в теме, но бедные Рыкуй с Шепетом, конечно, от моих заявлений слегка обалдевают. Впервые им приходится видеть столь дерзкого боярского десятника, пытающегося нажиться таким нетрадиционным способом в обход самого боярина. Еще им не по себе, что я без предупреждения, все мы налегке, без кольчуг и шлемов, если нас мять начнут – труба дело.