- Ты, десятник, выдохни, – говорю. – У тебя своя служба, у нас – своя. Может быть тебе не известно, но Минай, чтобы получить боярство, обманул князя Рогволда и за это еще поплатится. Пока мы живы, хозяйничать он здесь не будет. Захочет встречаться с боярыней, так мы его пустим, издеваться над пылким влюбленным не наше право. Пустим, но только одного. Ни единого вооруженного чужака на дворе не будет. Будете ломиться – перебьем как собак из луков. Хоть одну башку над забором заметим – снесем к хренам без предупреждения.
По-моему неплохо выступил. Теперь его ход.
Полоцкий десятник удивленно поднимает брови, я встречаю его заинтригованный взгляд лучезарной улыбкой. Вендар многообещающе улыбается в ответ.
- Князь Рогволд по своему усмотрению выбирает бояр, так же он волен приближать и отдалять от себя людей. Боярство не шуба, его нельзя передать по наследству, его нужно заслужить.
Говорит он медленно, тоном учителя, объясняющего детишкам сложный параграф.
- Вот и поглядим кто больше заслужил, – говорю. – Минай или Бур, сын боярина Головача, давнего и верного соратника полоцкого владыки. Уверен, князь Рогволд рассудит по чести: через несколько дней вернется Бур с дружиной и по праву унаследует боярские печати и всю Вировскую вотчину. Думаю, у Миная хватит ума не оспаривать это право.
Моя пламенная речь разжигает еще больший интерес в глазах дружинного десятника.
- Хочешь поднять на нас народ? – спрашивает прямо.
- Как пойдет, – говорю. – Нас не трогают и мы никого не трогаем. Миная тут не любят. Пойми, не бунтуем мы, а справедливости ждем. Надеюсь дождемся. Хочу, чтобы ты сделал правильные выводы, десятник.
Облизнув пересохшие губы, Вендар некоторое время молчит, затем резко разворачивается и отваливает от ворот со всем своим десятком.
- Скатертью дорога! – говорю вполголоса и одобрительно киваю Липану, опускающему в пазы толстый брус-заворину, накрепко запирающий калитку.
Первый раунд мы выиграли. Взять нас нахрапом не получилось и теперь вряд ли получится. Вендар понял, что в случае штурма слишком многие из его людей не вернутся в Полоцк.
Ищу местечко куда примостить задницу. Мне подсовывают перевернутое деревянное ведро.
Сижу как Наполеон на барабане в окружении своих генералов.
- Что-то я не понял, – говорит Липан. – Чего они хотели?
- Не запри мы ворота, Минай бы уже в тереме пировал, а нас как свиней перерезал. В любом случае, ребята, нас ждет второй акт трагедии – душещипательный.
- Держись теперь, – бурчит Рыкуй.
Смотрю я на него внимательно и не стесняясь в выражениях, без крика, но на пределе своего красноречия даю разнос всем присутствующим старожилам.
- Так ты не знал? – переждав мою словесную атаку, удивляется Рыкуй.
- Откуда ж мне знать? – говорю, переведя дух. – Я ж не местный! Это вы тут все сплетни в песни слагаете, на каждом углу горланите, а мы люди простые, из леса, можно сказать. Нам пересуды городские до одного места. У вас тут Санта Барбара, а все вокруг знать должны? Только вот, что я думаю: Бур, если выпросит у князя боярство, вполне может боярыню из терема турнуть, она ему даже не дальняя родственница. Тут вполне возможен поворот, когда сойдутся два одиночества, сойдутся да как забоярствуют на пару, не находите? Сейчас придет к нашей вдове Минай и бросится она ему на шею как истосковавшаяся солдатка.
- Вряд ли, – не очень уверенно тянет Козарь. – Она говорила, что лучше руки на себя наложит, чем с Минаем станет ложе делить.
- То когда было, дядя? Головач уже, небось, боярином был?
Все жмут плечами: не помним, дескать... кажись да, был...
- Вот о чем я и толкую. Женская душа – потемки. Заломит хвост перед Минаем – совет да любовь, как говорится, но исключительно на его жилплощади. Пускай к себе забирает, лично мне не жалко если и приданое с собой захватит. Баба с возу – кобыле легче.
Своими гипотезами я вызываю среди товарищей жаркий диспут. Пусть поспорят, авось родят какую-нибудь истину.Встаю размяться. После ухода гриди все мое ополчение разбрелось по двору кто куда, посты покинули, занимаются кто чем.Это скверно, за подворьем наверняка следят и, чем черт не шутит, ловят удобный момент для нападения.
Подходит с озабоченной рожей Голец.
- Стяр, там у ворот тебя спрашивали.
- Двое с носилками, один с лопатой? – вопрошаю устало.
- Нет, – серьезно отвечает привыкший к моим странным изречениям Голец. – Баба какая-то с двумя девками. Видеть хотели.
Хм, пришли, все таки, а я их пораньше ждал, долговато откладывали встречу с сыном и братом, припекло, видать.
- Надеюсь, ты их спровадил? – спрашиваю, ибо абсолютно не испытываю желания видеться с незнакомой теткой и ее малолетками, считающими меня своим ближайшим родственником.
- Спровадил.
- Дал чего?
- Серебра сыпанул из твоей доли, тебя отвлекать не хотел, прости.
- Красавчик! – от души хвалю находчивого соратника. – Пирожок с полки завтра заберешь.
Рваный перед своим отплытием рекомендовал мне не отдалять Гольца, в особенности, если с ним самим что-то случится. “С ним не пропадешь”, – сказал тогда Миша, а я чуть не поперхнулся: это с Гольцом не пропадешь? Слишком суетливый и нос сует повсюду как котенок любопытный. Прищемят когда-нибудь, даже не нарочно, а случайно, походя. Только теперь до меня стал доходить смысл Мишиных слов. Ежели отбросить порочную склонность увильнуть от прямой опасности, парниша Голец исключительно полезный и нужный. Вот как он допер, что мамку настоящего Стяра нужно вежливо отправить восвояси? Пускай ее истинный сын испытывает угрызения совести за то, что им довелось по его милости пережить, я тащить чужие грехи не намереваюсь, своих полно.
Сообща распределяем дежурство по усадьбе. Первыми на подворье остаются люди Козаря, остальных отправляю в трапезную отобедать.
Хорошо бы уже этим все на сегодня и закончилось. Башка уже не варит и нога что-то ноет после перевязки, будто смычком по жилам кто водит.
В чем – в чем, а в храбрости Минаю не откажешь. Перед воротами усадьбы он появляется, когда истомившееся за день солнышко начало наконец скатываться на боковую.
В гордом одиночестве, если не считать двух мужичков в запряженных черными быками, набитых доверху разноцветными тюками телегах.
Прежде чем Рыкую запустить Миная в калитку, я командую всем занять закрепленные за ними места, сам в компании “генералов”остаюсь сидеть посреди подворья. Предупрежденная боярыня ждет на крыльце, рядом с ней нервничают Невул и Жила.
Из железа и оружия при Минае один поясной нож. Видон затрапезный и потрепанный, будто всю ночь не выпускал из рук ковш с хмельным взваром. Таким помятым не то что свататься – за хлебом в булочную сбегать западло.
К нам лжебоярин приближается с высокоподнятым носом и плотно сжатыми губами как Муссолини на параде. Усы воинственно торчат в стороны, точно накрахмаленные. Каждый его шаг исполнен достоинства и уверенности.
Вот паразит, чего это он так расхорохорился? Не мог камзол какой-нибудь нацепить или напрокат взять? Э-э, да похоже он свежепохмеленный, больно уж глаз масляный...
Тут у меня начинает зверски свербить в носу. Сделав вялую попытку унять зуд, я громогласно чихаю с подпрыгом на своем ведре.
Минай на секунду останавливается, поворачивает довольное лицо.
- Будь здоров, разбойничек! – говорит неожиданно весело.
- Ага, – говорю, растирая по губам вылетевшие сопли, – сам гляди не сдохни!
Усмехнувшись, претендент на звание жениха грациозно двигает свое большое тело дальше к крыльцу, боярыня медленно сходит по ступеням навстречу.
Глава двадцать шестая
Очень я переживал за исход рандеву боярыни с Минаем. Переживал настолько, что с уходом Вендара решил испросить немедленной аудиенции у мачехи Бура.
Принимали меня в светелке – сугубо девичьей комнатушке на самом верхнем этаже с большим квадратным окошком под треугольным коньком крыши. Признаться, каморки уютнее, чем этот чисто женский уголок я в своей жизни еще не видел. В роли обоев на стенах висят разноцветные ткани без единой складки или следов помятости, из мебели самый минимум: низенький столик ценной породы дерева, коротенькая лавочка, застланное несколькими искусно вышитыми покрывалами полуторное ложе справа от оконца, два стула и расписанная красочными узорами прялка с набором веретен. Над большим сундуком в углу резная полка с различными шкатулками и берестяными вазами. Комнатка сказочной принцессы, не иначе. Вряд ли ступала сюда грубая мужская нога со времен постройки терема. Да и поделом...