— А я вот степняк, — напомнил Алексей Иванович, — с Херсонщины. О море с детства мечтал, хоть и не видел никогда. Все наши ребята тогда в моряки рвались. Хотели быть такими, как герои Лавренева, Соболева. Любил песню:
Курган-то в наших местах. Исполнилось девятнадцать — пошел в военкомат, попросил: «Хочу служить на флоте!» Просьбу удовлетворили.
С тех пор с морем. Началось оно, правда, не так, как предполагал, не с боевого корабля — с учебного отряда. Строгие порядки, учеба были не в тягость, потому что жили не одним днем, а мечтами о завтрашнем. Наконец пришло это завтра. Стал плавать на морском охотнике. Маленький корабль, но задачи на нем решались большие: дозор несли, крупные корабли сопровождали в походах, на учениях не раз отличались. Отслужил на Балтике срочную службу, остался сверхсрочно… Срочная, сверхсрочная, война… Зато этот у меня потомственный! — И Кулиш гордо посмотрел на молодого офицера.
И снова мысли невольно унесли меня в прошлое…
Когда поврежденный морской охотник стал на долгий ремонт, нас распределили по другим кораблям. Мне повезло: вместе с боцманом Кулишом меня направили на тральщик. Мы тралили фарватер между Ленинградом и Кронштадтом, прикрывая другие тральщики от прицельного огня фашистов, которые засели вот — рукой подать — в Стрельне и Петергофе.
Мы очень сблизились тогда с Алексеем Ивановичем, потому что на тральщике только двое были с морского охотника. Он часто рассказывал мне о своей жене Вере, о том, как они познакомились во время его действительной службы, как, решив остаться на сверхсрочную, отправился он в отпуск на Херсонщину, да не выдержал, примчался в Ленинград; вскоре сыграли свадьбу. Они стали жить в уютном чистом домике с палисадником на окраине Ленинграда. О сыне Васятке, даже о старой рябине с причудливо изогнутым стволом, что росла под окнами их дома, — обо всем рассказывал он мне. Жизнь у них только начинала налаживаться.
Грянула война, и хотя на окраине Ленинграда было по-прежнему тихо, в жизни Веры и Васятки многое переменилось. Не захотев эвакуироваться, мать пошла работать на завод. Детский сад закрыли, но Вера не боялась оставлять сына под присмотром старушки соседки.
Фашисты бомбили город. А здесь, в пригороде, было пока спокойно. Лишь иногда ночами зловещие отблески пожаров, прорезая ночь, освещали окна. Тогда Васятка со слезами просыпался, и Вера брала его к себе: «Успокойся, сынок, спи…»
У многих ребят с нашего тральщика остались на берегу семьи. И никто не умел так разговаривать с людьми, узнававшими о гибели родных и близких, как Алексей Иванович. Объяснял он просто: война принесла горе тебе и мне — всем людям, значит, крепче сражайся с врагом, изо всех сил, старайся уничтожить фашиста — ведь он вломился в твой дом. И еще умел он подобрать работу каждому так, чтобы почувствовал человек: именно от его труда зависит жизнь и честь всего корабля, всей команды да и других кораблей тоже. Работы на войне хватало.
После ремонта наш тральщик снова вошел в строй. Мы расчищали фарватер, прикрывали дымовой завесой другие корабли. Происходило это под прицельным огнем фашистских батарей.
Ходили мы вдоль берега, ставили дымовую завесу, укрывались за ней: «Палите теперь в белый свет как в копеечку!» По поднялся ветер, отнес дым в сторону — и снова наши тральщики видны врагу.
Бьют фашисты по кораблям, бьет артиллерия кронштадтских фортов по вражеским батареям, а тральщики продолжают выполнять задание. Много галсов нужно сделать, чтобы фарватер стал безопасным для больших кораблей и транспортов.
Чтоб прикрыть товарищей и дать им возможность проложить последние галсы, командир нашего тральщика решил пройти между кораблями дивизиона и занятым врагом берегом, отвлечь противника и собственным огнем подавить батареи гитлеровцев. Пошли к берегу, закрыв остальные суда дымовой завесой, но когда зашли на второй галс, ставя новую завесу, в тральщик попал снаряд. Однако корабль не сошел с курса: весь экипаж трудился, ставя дымовую завесу, ведя огонь по вражеским батареям. И еще попадание: взрывом пробило корму, корабль стал погружаться, а моряки продолжали вести огонь по врагу. Последний выстрел прозвучал как салют гибнущим героям…
Немногие из нас уцелели в том бою. Оставшихся в живых подобрали наши катера. Отправили людей по разным госпиталям. С тех пор мы с Кулишом не встречались…
— Мне пора, отец, — посмотрев на часы, сказал офицер.