Она взяла с машинки ножницы, подрезала фитилек коптилки и села на стул рядом с печкой, вытянув ноги в серых, подшитых толстым войлоком валенках.
— Вот, мама, я тут вам с Бориской черствых кусочков подкопила, — срывающимся голосом сказала Надежда, протягивая матери кулек.
— Ой, доченька моя милая, зачем же ты от себя последнее отрываешь! — тихо сказала та.
Катя подошла к кроватке и погладила худенькую ручонку мальчика. Она больше не в силах была переносить эту тягостную сцену, сказала:
— Извините, мне надо идти.
— Я тоже, мама, пойду, — проговорила Надя.
Ольга Кузьминична не задерживала их. Глядя на Надю и Катю полными слез глазами, сказала:
— Еще поработаю, пошью. Рукавицы фронту нужны.
Катя вышла от Деговых потрясенная. Она знала, что трудно живется ленинградцам, но не представляла, насколько. Теперь увидела. Почувствовала упорное желание не только выжить, но и что-то сделать для других людей, для фронта.
Спустились с горбатого мостика через канал и вышли на площадь к гостинице «Астория».
— Через Кировский или через Республиканский пойдем? — спросила Надя. — Как к твоему дому ближе?
— Пойдем так, чтобы в школу скорее вернуться, — ответила Катя. — Нечего мне делать дома в пустых стенах.
Вечером Катя решительно открыла дверь кабинета начальника школы. Тот сидел за столом в наброшенной на плечах шинели и что-то писал.
— Разрешите обратиться, товарищ подполковник! — громко сказала Катя, останавливаясь на пороге.
— Заходите, товарищ курсант! С чем пришли?
Начальник школы указал на стоявший против стола стул.
— Не могу больше такое видеть! Воевать хочу, мстить!
— В городе были? — спросил подполковник.
— Лучше бы не ходила, — вздохнула Катя.
— Чем расстроены? Расскажите.
— Ходили мы с Деговой к ее родным, — заговорила она сбивчиво, торопливо. — В прошлый раз не удалось…
— Присядьте, Вологдина, — мягко остановил ее начальник школы, — в ногах правды нет.
Катя присела на краешек стула и стала рассказывать о подъезде-склепе, о сорванных перилах, о дистрофике-брате Нади Деговой.
Подполковник слушал и молчал, внимательно глядя на взволнованную женщину. Когда она немного успокоилась, зачем-то переложил бумаги с одного конца стола на другой и заговорил медленно, с усилием произнося каждое слово:
— Скажу обычное, известное вам. Всем сейчас тяжело. Не только здесь у нас, в Ленинграде. И все равно желание ваше все бросить и уйти на фронт мне непонятно.
— А что тут непонятного? — вырвалось у Вологдиной.
— Вряд ли кому на фронте плохие специалисты нужны! Недаром говорят: физически крепкий может одного врага одолеть, образованный и подготовленный — десяток. Вот и подумайте: что лучше — если сейчас в бой неумехой пойдете или когда хорошим специалистом станете?
Подполковник сокрушенно подумал о том, как плохо знает своих подчиненных. Взять хотя бы Вологдину. Учится прилично. Работает спокойно, без суеты. Держится в тени, к начальству ходить не любит. Отзывчивая, добрая. Незаметная и надежная, если совсем коротко. И вдруг такая эмоциональная вспышка. О своих мыслях подполковник не сказал. Нахмурившись, встал из-за стола и подошел к Кате:
— Ваше желание, товарищ будущий радист, хотя и не своевременно, но похвально. Пока же вашим ратным трудом останется хорошая учеба.
В канун ноябрьских праздников товарищи провожали Михаила Вологдина в трехдневный отпуск в Ленинград. На его кровати росла горка свертков. Подходили летчики и просили: «Голодно в городе, немного хлеба для матери захвати», «Моим тоже посылочку занеси», «Мыло жене отдашь, отцу пачку папирос». Вологдин записывал адреса на свертках, складывал все в вещевой мешок.
С тяжелой поклажей за плечами Михаил направился к шоссе, ведущему в Ленинград. Машины шли довольно редко. Дважды старший лейтенант голосовал, но обе полуторки пронеслись мимо, обдав его мелкой снежной пылью. Он вспомнил о подарке своего авиамеханика Гоги Иванидзе — пачке «Беломора» (где только раздобыл?) — и его словах: «Хоть вы и не курящий, а стойте у дороги и делайте вид, что курите. Любой шофер на папиросу клюнет».
— Куда путь держите, старлей? — спросил шофер, открывая дверцу.
— В Питер, земляк, во как надо, — провел ладонью по горлу. — На праздники.
— М-да, шестое ноября сегодня, — вспомнил шофер. — Все в дороге. Закрутишься. Закурить найдется?
— Берите, берите!
Михаил протянул открытую пачку. Шофер взял три папиросы, потом, видимо, застеснявшись, одну положил назад.