— Несколько месяцев никаких вестей. В городе надо бы вам побывать, — сказал Бойцов. — С командиром договорюсь сам.
И вот Вологдин снова на своем Кировском проспекте, еще больше затемненном и обезлюдевшем. Навстречу капитану согнутая в три погибели фигура с трудом тащила санки. Он глянул и содрогнулся: к полозьям был привязан детский гробик. Михаил остановился, снял шапку и молча пропустил мимо себя такую страшную похоронную процессию.
В их комнате леденила стены стужа. Печки-буржуйки не было, а отверстие возле окна, где выходила на улицу труба, заткнуто тряпками. Стол и буфет исчезли. На уцелевшем стуле лежала прижатая пустым стаканом записка:
«Миша, милый! Писала тебе по всем адресам, не получила ответа. Уезжаю очень далеко. Сообщу о себе, когда будет возможность. Береги себя, родной. Я хочу, чтобы мы оба дожили до нашей Победы! Целую тысячу раз. Всегда твоя Катя».
Даты в записке не было.
В школе радистов Кате Вологдиной удалось выполнить всего два прыжка, а инструктор говорил девушкам, что парашютистом становятся после трех. И вот решающий, третий прыжок ей приходилось делать за линией фронта, в тылу врага. «Что ждет на земле? — тревожно думала она, смотря в иллюминатор «Дугласа», за стеклом которого синела пугающая темнота. — Вдруг встретят не свои, а враги?» Она невольно тронула пистолет, спрятанный во внутреннем кармане полушубка.
Неулыбчивый штурман сказал тихо: «Пора!»
В машину ворвался упругий холодный ветер. Катя подошла к люку и шагнула в темный проем.
«Спокойно, спокойно», — убеждала себя радистка и, отсчитав до двадцати, дернула металлическое кольцо на груди. Хлопнул над головой шелк парашюта, стропы рвануло, и падение замедлилось.
«Что там, внизу? Сумею ли приземлиться у костров, как задумано? — Неизвестность пугала. Вологдиной показалось, что ветер относит ее в сторону и вот-вот она потеряет из виду мерцающие внизу огненные круги. Страх заслонил другие чувства, Катя старалась отвлечься, успокаивая себя, что сейчас будет среди своих, где ее ждут. — Надо думать только о том, что делаешь. Толково приземлиться».
Приземлилась удачно. Ноги и руки погрузились в мягкий, рыхлый снег. К счастью, было безветренно, парашют быстро погас. Вологдина отстегнула его, осмотрелась. Вокруг никого. Костры, запомнила она, находились левее. «Почему мне так боязно? Я же знала, куда и на что иду. Неужели нельзя победить это мерзкое чувство — страх?»
Сквозь шелест ветвей донесся резкий птичий крик. Птица это или человек, подражающий какому-то пернатому, Катя не поняла. Она собирала непослушный шелк парашюта, когда за деревьями услышала требовательное:
— Пароль!
Голос прозвучал так неожиданно, что Вологдина растерялась, не успела выхватить пистолет. Она смотрела на высокого человека и не могла вымолвить ни слова.
— Пароль забыла, красавица, или еще что случилось? — осветил ее лицо фонариком подошедший мужчина.
— «Москва».
— Тогда здравствуй, товарищ «Москва»! Отзыв «Ленинград». Как добралась?
— Хорошо, спасибо, — ответила Вологдина, машинально отметив, что ростом она только по грудь высоченному партизану.
— Ребята парашют заберут. Пошли. Я зовусь Петром, фамилия Оборя.
— Екатерина.
— Давай, Катерина, вещмешок нести подсоблю.
— Осторожно, там рация и запасные батареи.
Над верхушками деревьев тускло затеплилась заря. Рядом с партизаном Катя чувствовала себя уверенно, бодро. «Страха моего — как не бывало, — подумала она. — Вот ведь как устроен человек…»
Рассвело. Окончательно успокоившись, Катя приглядывалась к спутнику. Это был молодой человек, лет двадцати двух, с резкими и выразительными чертами смуглого лица. Из-под серой шапки выбивались черные волосы. Под носом топорщились лихие усы.
От посадочной площадки шли по наторенной тропе, на которой их то и дело останавливали дозоры, негромко требовавшие пароль. Вскоре, миновав строй желтоствольных сосен, попали на лесную просеку с холмами землянок. Возле одной стоял человек в белом полушубке. Темные с проседью бакенбарды, усы и борода так густо покрывали его лицо, что на нем можно было разглядеть лишь нос да остро поблескивающие глаза.
— Командир отряда товарищ Колобов, — шепнул Петр. — Между собой Дедом зовем.
— Чего, Оборя, шепчешься?
Не ответив, Петр громко отчеканил:
— Товарищ командир, группа задание выполнила. Радистка с рацией доставлена!
Колобов снял огромные меховые рукавицы и, подав Вологдиной теплую руку, сказал:
— Помоложе никого не могли прислать?