«Так и не успела поговорить с мамой, — тоскливо подумала Катя. — Сказала только, что прямо с вокзала собираюсь снова идти к военкому…»
В райвоенкомате людей было на этот раз куда меньше, чем в день начала войны.
— Садитесь, — предложил уже знакомый Кате черноволосый майор.
— Я к вам приходила. На фронт прошусь. Муж — летчик, воюет.
Майор ответил, что помнит ее, но Катя не поняла, действительно ли он узнал ее или сказал так, для приличия. Столько приходит сюда людей, разве всех упомнишь?
— Ваша специальность — гражданская, военная? — деловито спросил майор.
— Искусствовед… будущий, — смутилась Катя. — В институте занималась. Готова научиться другой, более нужной на войне профессии.
— Значит, специальности нет…
Беседу прервал телефонный звонок. Пока майор говорил по телефону и что-то записывал, Катя оглядела кабинет. Ничего лишнего — стол, стулья, сейф, железная солдатская кровать. Ее внимание привлекла засохшая маленькая веточка вербы, стоявшая в подставочке среди тщательно отточенных карандашей. Было в ней что-то сугубо личное. Катин взгляд снова и снова возвращался к темно-красной, с серыми гладкими серыми шишечками вербочке. «Весной еще тут поставили, а убрать, видно, недосуг», — подумала Катя.
Майор, словно угадав ход ее мыслей, сказал:
— Провожал весной жену к больной матери в Минск, сорвал в скверике две веточки — одну ей отдал, другую себе оставил. Как символ скорой встречи, что ли… Вот вербочка здесь, а что с женой, не знаю, нет известий. Минск… Сами знаете…
Застеснявшись своей откровенности, майор стал внимательно рассматривать документы Вологдиной — паспорт и студенческую зачетную книжку. А Катя, неотрывно глядя на маленькую красную вербочку, вдруг вспомнила о прелестных лесных ландышах, букетик которых привез Миша той весной. Умилил ее и рассказ мужа о том, как долго искал он ландышевую поляну. Часа два ходил по лесу, приглядываясь, а цветов все не было. И вдруг — целый ковер зеленых язычков — листьев с нежными белыми колокольчиками. Умудрился как-то сохранить и свежими привезти цветы на Петроградскую.
Смешной, стеснялся, когда был в форме, нести букет в руках. Завернул в газету. Так, не разворачивая, и вручил ей. А она не раз внушала ему, что командир, особенно морской летчик, с цветами выглядит мужественно и красиво.
Негромкий голос майора вернул ее к действительности:
— Екатерина Дмитриевна, если ваше решение твердое, я хочу посоветоваться с вами. Не знаю, так ли скажу, но думаю, поймете…
— Я вас слушаю…
— Личное и общее сейчас как никогда Переплелось, — продолжал майор. — У людей теперь одна беда и, пожалуй, одна судьба…
Вологдина поняла, что говорил майор не только для нее, но и для себя самого. Говорил так потому, что были они равными. Не по званию, не по должности, а перед лицом войны и общей судьбы.
— По-доброму я должен отказать вам, — внимательно посмотрел на нее майор. — Но ведь к другому пойдете. Тот откажет, постучитесь к третьему и все равно своего добьетесь. Справедлива и естественна ваша настойчивость. Я сделаю все, что в моих силах. Постараюсь помочь поступить в школу радистов. Специальность хорошая…
— И во время войны очень нужная, — обрадовалась Катя.
— Всегда нужная, — уточнил майор. — Я переговорю с товарищами. Получится — сообщим повесткой. Тогда придете к нам документы оформлять.
Катя поднялась со стула:
— Очень вам благодарна, товарищ майор.
— Удачи вам, будущий искусствовед.
Старший лейтенант Вологдин вместе с техниками осматривал машины. К нему торопливо подошел Иван Залесный.
— После вчерашнего полета, — сказал он, — в твоем аэроплане моторист полтора десятка пробоин обнаружил. Считай, в рубашке родился. Вылет через час. Дадим самолет поновее, с рацией. Так что ни пуха… По теории вероятности, два раза в такой переплет не попадают! Это точно!
Только не был пророком этот добрый человек. Желтобрюхий «мессер» встретил МБР Вологдина над морем, и в ту же минуту летчик увидел потянувшиеся к самолету огненные трассы. Старший лейтенант бросил машину вниз, беспрерывно вел огонь стрелок-радист. Но трассы прошили самолет, и он загорелся. Пламя дымящейся струйкой растекалось по обшивке.
— Прыгать! — приказал Вологдин штурману и стрелку-радисту.
Михаил выпрыгнул вслед за штурманом.
Внизу под ним был купол только одного парашюта. Где же второй? Взглянул на планирующий к воде гидроплан и увидел, что из кабины стрелка-радиста бьет по «мессерам» пулемет. «Глухов остался в машине, — с болью понял он. — Пожертвовал собой, прикрывая нас».