А кто согласится воевать на одной машине с хромым летчиком? Этот вопрос комэск не мог выносить на обсуждение личного состава эскадрильи и приказывать кому-то лететь с Вологдиным не хотел. К тому же воздушных стрелков в эскадрилье не хватало.
Михаил и вставал, и ложился спать с мыслью о стрелке. Где его возьмешь? Его Долгов с командиром летает, и даже не в этом дело: летает со здоровым человеком.
Вдруг он нашел выход, ему показалось, что нашел: «Раньше «илы» были одноместными. Должны же где-нибудь они сохраниться. Я бы на таком, пусть старом, воевать стал».
Командир эскадрильи написал рапорт старшему начальнику с просьбой поставить перед руководящим инженерно-техническим составом авиации ВМФ вопрос о розыске в запасных полках и летных училищах для капитана Вологдина одноместного «ила» первых выпусков. Майор полагал, что, пока ходит бумага и найдут самолет, пока восстановят его, пройдет время, сама жизнь поможет решить этот вопрос, может, и война кончится. Не зря говорят: «Перемелется — мука будет».
Да недолго и недалеко ходил рапорт майора Гусева. Уже на другой день на бумагу ответили из штаба авиации флота. Вологдин сидел как раз у комэска, когда раздался этот звонок. Гусев попросил было перезвонить позже, но, поняв, что капитан догадался, что речь о нем, отдал ему телефонную трубку. Командование возражало против использования в боях устаревшего, не защищенного с задней полусферы самолета.
— Выходит, зря надеялся, — уныло сказал Михаил. — Куда ни кинь — всюду клин…
Майор дипломатично молчал. Бывают минуты, когда мало командирской власти. Оба сидели в грустном раздумье. В дверь постучали. Вошел сержант Долгов, воздушный стрелок, в прошлом вологдинский, теперь командирский. Говорить он начал необычно, не по-военному:
— Мы с ребятами-комсомольцами посоветовались и решили…
— Кто мы? Какие ребята? — сердито перебил Долгова майор.
— Мы — это воздушные стрелки и вооруженцы эскадрильские. А о чем посоветовались и что предлагаем, разрешите, товарищ командир, доложить подробнее.
— Докладывайте! Садитесь! — показал майор на свободную табуретку.
— Наш вооруженец Саша Тронин давно готовится на воздушного стрелка. Технику отлично знает. По мишеням из пулемета бьет — любой снайпер может позавидовать.
— Видел на стрельбище, стреляет здорово, — согласился комэск.
— Раз вы его, товарищ командир, хвалите, вот на свой самолет и возьмите, а я вернусь к законному своему пилоту капитану Вологдину!
— Ишь законник нашелся, — улыбнулся комэск.
Вологдин подошел к сержанту и порывисто обнял его.
— Значит, получается, все без меня решили, — сказал Гусев. — Как будто меня здесь вовсе нет.
В голосе майора прозвучала не обида, а радость и гордость за боевых друзей.
Непросто учиться молодой, красивой женщине в группе, где двадцать два холостяка и она одна-одинешенька, да еще замужняя. Катя поняла это с первых дней занятий на курсах стрелков-радистов, работавших при авиационном училище. Она угадывала снисходительное отношение к себе даже преподавателей и инструкторов, но никто из них не говорил комплиментов, не пытался ухаживать. Другое дело — курсанты, тут не было отбоя от поклонников. Ухажеров она мысленно разделила на три категории. Первая — те, кто отчаянно флиртовал, намекал на то, что война все спишет. Таким Вологдина давала резкий, решительный отпор. Другие — их было большинство — рыцарски заботились о ней, наивно предлагали помощь, когда это было нужно и не нужно. Один успевал почистить за нее оружие, другой протягивал листочки с решением задачи… Те, кто входил в третью категорию — их она уважала больше, — внешне не обращали на нее внимания, не предлагали своих услуг, не заговаривали первыми. Но если один из донжуанов оказывался особенно назойливым, два — три человека из третьей уходили с ним поговорить куда-то к дальнему забору. О чем шел разговор, Катя не знала, видимо о том, что надо беречь чужую любовь и счастье. Отношение к ней резко изменилось после одной вечерней беседы.
Закончилась самоподготовка. Старшина группы старший сержант Валентин Лебедев попросил курсантов на несколько минут задержаться.
— На фронте я почти с первых дней войны, — заговорил старший сержант. — Только не обо мне речь, это так, чтобы знали, — на передовой дело было. Дивчина служила у нас в роте связи — загляденье. Сколько живу, красавицы такой не видывал. Лет девятнадцати. Глаза голубые, волосы, как лен, светлые. Прелестный носик, пунцовый рот сладкой ягодкой. Шея лебединая, фигурка — слов не хватит описать. Скажу, други, от всего сердца: таких дивчин ни раньше, ни потом не встречал.