Стоишь на перроне и представляешь: после эскалатора придется бежать к вагону подходящего метро и пробираться к двери, толкая людей, слушая бурчания и возмущения: «Куда лезет?», «А можно аккуратнее?» и пытаясь подавить голос совести. Несколько секунд – пытаешься не обращать внимания на осуждающие взгляды. Потом еще один квест: выйти из вагона, протолкавшись к выходу (потому что за несколько станций тебя прижимают к серединному положению между дверьми), спрашивая у каждого: «Вы на следующей выходите? А вы? А вы выходите на следующей? Извините, вы не выходите на следующей?» И кивать на вопрос: «Выходите ли вы на следующей?». И даже выплывая из вагона на крыльях запахов людей, слышать, как новое поколение выходящих готовится: «А вы выходите на следующей?» И видеть на выходе жадные лица людей, которые со звериным нетерпением ждут, пока все выйдут из вагона, чтобы кинуться в двери и успеть зайти перед их закрытием.
Ты стоишь на перроне, представляешь всё это, и тебе абсолютно искренне хочется броситься под электричку. У тебя даже шатается тело и кружится голова, потому что ты слишком поздно лег. Сейчас предстоит еще долгая дорога. Я вот так стояла в декабре и чувствовала себя морально вымотанной. Как будто ты кисленький красивенький лимончик, который полностью выжали.
В день на дорогу уходило примерно 3 часа. Я вначале думала: «Ничего, буду учиться, слушать подкасты или читать что-нибудь!» Читать почти невозможно – тебе некуда даже рюкзак деть, не говоря уже о книге. Люди очень плотно окружают и в метро, и в электричке. И еще в большинстве случаев ты не хочешь ничего читать. Ты хочешь стоять, досыпая, слушая музыку и больше ничего. Если вдруг тебе удается прислониться к стене, сиденью или поручню – ты просто спишь, стараясь сделать музыку такой громкости, чтобы она позволяла находиться в состоянии полудремы и одновременно с этим заглушала звуки людей, окружающих тебя. Еще ты пытаешься так повернуться, чтобы твой рюкзак был в максимальной безопасности. Тебе часто мерещатся мошенники. Не знаю, может, у кого-то такого нет, но у меня бывает часто. Особенно в метро. Особенно если кто-то бросит на мой рюкзак взгляд, а я это замечу.
Поэтому вот все эти романтические поездки с книжкой, кофе и все дела – полная брехня. Не знаю, наверно, такие люди действительно есть, но лично у меня на кофе денег нет, а если бы и были – купить кофе для того, чтобы разлить его на входе в вагон – такая себе идея. А книжку ты в жизни почитать не сможешь в забитом вагоне. А по субботам, когда в электричке немного меньше народу и у тебя такая возможность есть, ты не будешь хотеть ничего читать – ты будешь хотеть спать или валяться на пляже под солнышком. Ну или тебе нужно будет прочесть какой-нибудь параграф из учебника, который ты не успела прочесть вечером. И ты вспомнишь об этом в метро. Резко откроешь глаза и будешь заспанными очами вглядываться в параграф, пытаясь что-то понять. Так что никакой романтики. Только урон здоровью и толпы, толпы, бесконечные толпы людей.
Когда много учебы и других проблем, часто хочется отдохнуть, погулять с кем-нибудь. Но уже в сентябре я, как и говорила выше, столкнулась с той самой проблемой богатых ребят. На фоне моих отношений с родителями медленно развивались другие – с новыми одноклассниками. Раньше у меня почти не было друзей – и вот, шестнадцатилетняя девочка пытается их себе найти. И у нее не получается.
В тот день, когда я познакомилась с компанией ребят, с которыми обсуждала Бодрийяра, мы болтали очень долго. В итоге все решили пойти пообедать в ресторан, который находился недалёко от школы. Я собралась вместе с ними. Мы шли, не прерывая споров и разговора. Параллельно я со многими познакомилась. В компании оказались классные и интересные ребята: и мальчики, и девочки. Мне, привыкшей к гопникам, хулиганам, легкомысленным и тупым девочкам, к ученикам, которые ничего не хотят в своей жизни, кроме бухла, тупых шуток и секса, было удивительно погрузиться в общество одноклассников. Вместо детей, у которых в головах нет абсолютно ничего, я познакомилась с такими же на вид детьми, но у них уже была и цель, и мысль. Я осознала, что они по-настоящему жили, в отличие от ребят с моего двора и из моей прошлой школы. Там ни у кого не было будущего, да и еще меньше человек вообще хотели какого-то будущего.
А мы шли, громко переговаривались, как будто стараясь перекричать друг друга. Кто-то периодически шутливо делал замечания: «Чего вы так кричите? Вон на вас полицейский подозрительно смотрит. Думает, революционеры идут» или «Не так громко! Вы моего друга, бомжа Саню, только что разбудили». Споры были действительно ожесточенные. Могла ли я до этого подумать, что возможно идти вшестером по улице в центре, когда вас окружают старинные дома и собянинская брусчатка, и очень эмоционально, с резкими жестами, выражать свое согласие или не согласие с философскими или социологическими концепциями Бодрийяра? Нет, не могла.