Петру казалось, что он и его товарищи попусту теряют время на этих собраниях. Как мало пока было сделано и как много они говорили! Однажды он поделился своими мыслями с Пантелеймоном Николаевичем. Лепешинский невозмутимо усмехнулся:
— Горячитесь, Ананьич. Вовсе мы не бездельничаем. Я вот отправил на днях три корреспонденции от питерских рабочих в Мюнхен, и мы, надеюсь, в самое ближайшее время увидим их в нашей газете. Что же до вас, то скоро найдется и вам дело по душе.
Зимой наконец была получена из-за границы «Искра». Они уже несколько недель с нетерпением ждали первого номера. После «Заявления редакции „Искры“» — оно дошло до Пскова в ноябре, и в нем они узнали решительную руку Ленина — существование газеты перестало казаться делом отдаленного будущего.
Листок папиросной бумаги, испещренный мелкими типографскими знаками, окончательно утвердил в их сознании факт рождения общерусской социал-демократической газеты. В комнате Пантелеймона Николаевича помимо хозяина и его жены Ольги Борисовны, только на днях приехавшей, были еще Стопани, их товарищ по искровскому направлению, и Красиков. Хрипловатый голос Лепешинского звучал торжественно и растроганно — он читал передовицу «Насущные задачи нашего движения».
Петр обошел стол и остановился за спиной Пантелеймона Николаевича, глядя из-за его плеча на газетную полосу. При свете керосиновой лампы даже на небольшом отдалении мелкий шрифт был неразличим. И все же перед глазами была не воображаемая, а вполне реальная газета с большими буквами названия, колонками текста, заголовками. Эта претворенная в действительность мечта изгоняла из души всяческие сомнения в конечном успехе их дела.
Чтение завершилось далеко за полночь. Пора было расходиться. Но сейчас это казалось невозможным. Гости чувствовали, что и хозяевам не хочется расставаться с товарищами. У каждого осталось много невысказанных слов…
Стопани ушел уже под утро. Красиков остался. Ему нужен был совет Пантелеймона Николаевича. Накануне к Петру в дом купца Генкина пожаловал один из богатейших псковских помещиков — господин Карамышев и сделал чрезвычайно заманчивое предложение: переселиться к нему в деревню Зубово; что в двадцати верстах от Пскова, и стать репетитором его детей. Условий, по сути, не поставил никаких, а жалованье пообещал неплохое.
— В чем же дело? — весело спросил Пантелеймон Николаевич. — Соглашайтесь. Выгоды очевидны: охранка потеряет вас из виду, а деньги, если у вас окажется избыток, пригодятся для газеты.
— Все это я понимаю. Но вот не окажусь ли сам вне дела? И так уж…
— Нетерпеливый вы человек, Ананьич. А для нас терпение и выдержка не менее важны, чем самое решительное действие. Да и не за тридевять земель вы будете. Связи мы не потеряем. Теперь-то, когда начала выходить наша «Искра», дела всем прибавится. На сей счет не придется тужить. Соглашайтесь без колебаний.
В шумном большом доме Карамышевых репетитору отвели угловую комнату во втором этаже. Из окна открывался вид на путаницу черных ветвей в саду, деревенские избы и белое поле, уходящее к далекому лесу. Комната была невелика, но вполне удобна. Место для ночлега, место для работы, и, самое главное, далеко от хозяйских покоев. У Петра было прибежище, спасавшее его от нескончаемой кутерьмы в детских комнатах — потомство у супругов Карамышевых было весьма многочисленное.
По воскресеньям Петр уезжал в Псков. Товарищи посвящали его в последние новости организации. У Пантелеймона Николаевича он всегда находил доставленные из-за границы номера «Искры» и книжки «Зари». Лепешинский рассказывал о ходе борьбы между комитетами и группами социал-демократического направления. В последнее время она заметно обострилась. Питерский и некоторые другие комитеты отмежевывались от «Искры», и предстояла большая драка за их завоевание. Были сложности и с транспортировкой изданий, и денежные затруднения. Свое жалованье Петр почти целиком передавал Лепешинскому для редакции. И все-таки хотелось настоящего занятия, действительного участия в искровском деле.
В начале весны Лепешинский показал Петру письмо и корреспонденции, приготовленные для отправки в редакцию «Искры». А неделю спустя Петр прочел у него послание от секретаря редакции. Из него следовало, что самая тяжкая беда организации — нехватка людей для перевозки изданий в Россию. И, не сказав Пантелеймону Николаевичу ни слова, Петр утвердился в намерении самому написать в редакцию, вызваться на работу по транспортировке «Искры».