— Вот она, ихняя дочка. Спросите, чего вам надо.
— Благодарю. Я лучше в другой раз приду.
Елена Дмитриевна скользнула по Красикову быстрым взглядом и решительно зашагала к Литейному. Перейдя на противоположную сторону улицы, Петр двинулся в том же направлении. Он старался не потерять Стасову из виду. Она шагала быстро, мужской походкой. Он догнал ее и пошел рядом. Елена Дмитриевна взглянула на него с недоумением, пожала плечами.
— Не подскажете, где я могу найти Жулика? — спросил он.
— Жулик — это я. — Стасова улыбнулась. Однако тотчас же нахмурилась: — Зачем вы так прямо, домой? Хорошо, Конона встретили.
— Вы в нем уверены? Мне он показался подозрительным.
— Нет, Конону можно доверять. Вы получили явки?
— В том-то и дело, что не получил. Иначе я бы к вам так…
— Вы не представились. Но я догадалась, вы — Красиков.
— Теперь — Музыкант. Где бы нам поговорить?
— Пойдемте, здесь поблизости есть подходящее место.
С Литейного они свернули на Сергиевскую, дошли почти до конца улицы. По неширокой мраморной лестнице поднялись на четвертый этаж серого дома, каких много было в центре Петербурга, остановились перед коричневой дубовой дверью с табличкой из желтого металла — «Присяжный поверенный Н. Д. Соколов». Елена Дмитриевна достала из сумочки ключ и по-хозяйски уверенно отперла дверь.
В адвокатской приемной с дюжиной стульев и двумя столами, заваленными газетами, чистыми листами бумаги, старыми номерами «Нивы», между которыми затерялись пепельница и чернильница, Елена Дмитриевна объяснила:
— Николай Дмитриевич Соколов — наш старинный друг и вполне порядочный человек, хотя и отчаянный путаник. Но нашему делу он сочувствует и помогает. Вот и ключ на всякий случай дал. Сегодня его не будет — на даче.
В кабинете на большом письменном столе возвышался массивный чернильный прибор из бронзы. Стены кабинета — три из четырех — были скрыты высокими книжными шкафами. Петру бросились в глаза корешки давно знакомых фолиантов: «Римское право», «Судоговорение», «Судебное красноречие». Пробудилось неуместное сейчас чувство растроганности, словно на него пахнуло молодостью, милой сердцу студенческой порой. Но Петр подавил в себе ненужное, лишнее волнение и спросил у Елены Дмитриевны:
— Вы догадываетесь о цели моего приезда?
— Аркадий предупреждал. Он и получил от меня явки. Так что, Петр Ананьевич, я не только догадываюсь, я знаю, вы должны нам помочь в борьбе за Петербургский комитет. Считаю своим долгом предостеречь: это будет нелегко.
— Разумеется. К сожалению, сейчас у меня нет полномочий ввязываться в драку. Приехал, так сказать, разузнать положение дел. Осмотрюсь, вникну, а спустя некоторое время нагрянем сюда, быть может, вместе с Лаптем. Тогда уж выступим открыто.
— Положение дел? — задумчиво выговорила Стасова. — Сейчас я кое-что покажу. Посмотрите эти вот листки.
Она извлекла из шкафа две книги, отыскала между страницами несколько прокламаций, протянула Петру. Под одной листовкой стояла подпись: «С.-Петербургская рабочая организация», под другой — «Петербургский комитет РСДРП». Обе листовки были написаны с поражающими воображение примерами из повседневности. Но лозунги, провозглашенные в прокламациях, разительно отличались. Если «Рабочая организация» призывала выдвигать копеечные требования «экономистского» толка, то Петербургский комитет писал о восьмичасовом рабочем дне, полной отмене штрафов, политических свободах, свержении самодержавия.
— Посмотрели? В прочих то же самое.
— Посмотрел. Мы примерно так и предполагали. Что же, сильна эта «Рабочая организация»? Имеет влияние в массах?
— Как ни прискорбно… У них есть талантливые люди.
— Скажите, о Трегубове вы что-нибудь слышали?
— О Трегубове? Как же. Сын какого-то богатого инженера, что ли. Они с ним носятся. Его приход к марксизму афишируется ими как большой пропагандистский успех. Капиталиста в свои ряды заполучили! Вы с ним знакомы?
— Земляк мой. Можно даже сказать, гимназический товарищ. Между прочим, я остановился у него.
— Это, по-моему, неплохо. Безопасно, да и любопытно.
— Приглашал пойти с ним вечером на какое-то собрание.
— На собрание? Сходите, обязательно сходите.
— Разумеется, пойду. Послушаю их публику, познакомлюсь…
В конце коридора хлопнула дверь, послышались быстрые шаги, и в кабинет вошел плотный живой человек небольшого роста. Он кивнул Петру и поцеловал руку у Стасовой.
— Рад видеть вас у себя. Не ожидали? Я и сам, откровенно говоря, не ожидал. Совершенно упустил из виду, что у меня завтра дело в палате. Опять студент-террорист. Заниматься им, казалось, — бессмысленное предприятие. А на даче вдруг осенило: есть позиция для защиты! И примчался. — Он достал из ящика какие-то бумаги. — Не обращайте на меня внимания. Я устроюсь где-нибудь в уголке.