Вот и настал такой предночной сумеречный час, когда матерый и волчица повели молодых на промысел нешуточный.
Поджарые, серые, все они двигались тесною вереницей, неслышною побежкой, как тени. Возглавлял вереницу матерый. Он заранее знал куда, зачем стаю ведет. Еще накануне до грозы, до ливня он обнаружил в лесу следы лосихи с лосенком. И будь лосиха одна, матерый по всей вероятности оставил бы ее след без внимания. За взрослою, быстроногою лосихой по летним, лесным чащобам гнаться даже ему, матерому, дело бесполезное. Но когда есть лосенок, то его можно попробовать от матери отбить, и заодно начать необходимую тренировку подростков собственных.
Правда, в лесу теперь кроме запаха мокрых елок, кроме запаха мокрых трав все другие запахи недавним дождем были смыты, на цель приходилось выходить лишь по памяти. И память матерого не подвела. Волки вышли как раз на ту стоянку под лохматыми елями, где лосиху с лосенком застала непогода. Лоси натоптали здесь так, что и ливень их следов не смыл. Тут ясно было видно, в какую потом сторону лосиха лосенка повела. Кроме того, оставленные уже после дождя следы имели запах отчетливый, и волки пустились в погоню со всех ног.
Пустились, да и тут же матерый круто остановился. Рядом с цепью следов лосихи, лосенка, следов по-коровьи раздвоенных, матерый увидел следы несхожие ничуть.
И пахло от них — лошадью. А для бывалого, не раз попадавшего во всякие переделки матерого: где лошадь, там возможен и смертельный волчий враг — человек!
Матерый ощетинился, матерый засомневался, стоял, думал, медлил.
Волчица и молодые нетерпеливо заповизгивали, настойчиво позвали дальше. Матерый, наконец, шевельнулся, опять их повел, на ходу то и дело озираясь. Если же кто из семейства пытался его опередить, он белыми клыками цапал ослушника за плечо, строго осаживал.
Бег волков замедлился еще и потому, что скоро меж елок в ночном тумане тускло запоблескивали те самые лужи, по которым лосиха учила Сивого шагать бесшумно. Волчьей же стае пришлось тут сразу петлять, пришлось перебираться по зыбким чавкающим кочкам, выискивать для своих когтистых, но узковатых лап опоры ненадежнее. И здесь вот, среди мокроты этой, среди зыби коварной, казалось бы совсем уж теперь краткий остаток пути к добыче вожделенной, матерый вдруг этот путь из-под чутья, из-под контроля и упустил.
Серая компания так и этак петляла опять по болотистой чащобе, вновь и вновь кружила среди мочажин лесных, и только вот ближе к рассвету матерый с великим трудом, но нанюхал то место, откуда лосиха, лосенок и Сивый начали шествие по провалистой топи к своему потайному острову.
Матерый место обнаружил, да и разочарованно, досадливо зарычал. Дальше ему с его сухопутными помощниками не было ни хода, ни обхода.
И тут нежданно-негаданно его-то, хозяина стаи, его-то, сурового предводителя злобно, больно укусила волчица. Она от напрасного метания по заболоченному лесу устала, она оголодала. Менее опытная, оттого более несдержанная волчица решила, что в нынешней неудаче виноват только он, старшой. А глядя на родительскую ссору, зарычали друг на дружку и обманутые в своих надеждах молодые.
Такая неурядица неизвестно чем бы закончилась, да вот как раз в самый разгар этой ссоры судьба и подкинула волкам добычу новую. Вернее, добыча стремительно, напористо к ним приближалась сама.
Не разбирая пути в их сторону мчался тот самый сохатый, бычище-лось. В предчувствии близкого сентября, поры для него безумно важной, он выискивал себе подругу. И все, что в неотступном поиске казалось ему препятствием — живое ли существо, неживой ли, простой пенек — он сокрушал, сметал со своего пути. А нынче он тем более взгорячился, что сам не хуже волков учуял след лосихи, потому и вылетел из-за елок на край топи, как раз на огорченную и на разъяренную серую компанию.
Злополучное долгое невезение, слепая оттого остервенелость и бросили нервную волчицу да молодых навстречу сохатому безо всякого на то сигнала со стороны вожака. Не успел матерый навести в охотничьем строю должного порядка, не успел глазом моргнуть, как мятежница-волчица, за нею разом молодняк без какой-либо на то подготовки ринулись на лося в атаку лобовую.
И — поплатились жестоко.
Сохатый со взъерошенной на крутом загривке шерстью, с дико налитыми кровью глазами, на всем на полном скаку прямо-таки не ударил, а выстрелил перед собою переднею правой ногой, страшным на ней, будто откованным из чугунных клиньев, копытом.
Он «выстрелил», — волчица покатилась, распласталась на земле.
Молодым волкам на их совместном прыжке-взлете бык несокрушимою грудью нанес тоже такой резкий толчок, что они с ошалелым, почти щенячьим визгом отлетели влево, вправо.
Не пострадал только матерый. На лося-гиганта вожак бросился по правилам испытанным: с тыла. Он хотел острыми клыками, как ножами, перехватить лосю на задних ногах сухожилья, хотел первым делом обезножить его, но из-за сумятицы, сотворенной волчицей и молодыми, — опоздал.
Лось ринулся в черно-зеленую топь. Он прямо, словно удивительный пароход-болотоход, забурлил в сторону острова. Он пролагал себе грудью путь по такой глубокой трясине, где и лосиха не решилась бы пройти. А за ним только и булькала, только и пузырилась возмущенно взбаламученная хлябь.
Поверженная волчица с трудом привстала. Виновато повизгивая, заметно прихрамывая, приблизилась к матерому. Молодые, сконфуженно приклонясь, стыдливо отводя глаза, встали с волчицею рядом. Матерый от них отвернулся, поглядел вослед уходящему лосю, задрал острую морду вверх и… жутко, хрипловато, отчаянно завыл.
Вой подхватила волчица. Завыли, срываясь порой почти на тявканье, и молодые. А потом матерый принял решение никуда отсюда пока что не уходить. Опять и надолго теперь покорная ему семейка залегла в засаду. Волки надеялись: если столько добычи ушло от них тут на заболотный остров, то кто-то оттуда пойдет и обратно. Возможно, еще не напуганная погоней лосиха с лосенком. Вот тогда удача и наступит, тогда и будет пир! А молодые волки, после их самовольного поступка, пускай поучатся в засаде терпению.
Глава 11
ОПЯТЬ ПОГОНЯ!
Сохатый гордо взошел на остров, на кормежную лосихину поляну. Но его величавость, его красота, могучесть на хозяйку-лосиху не произвели ни малейшего впечатления. Занятая высматриванием осинок посъедобней, на шумное пыхтение лося она ни ухом не шевельнула, ни головы, ни глаз не повернула. Только кратким взмыком приказала лосенку встать ближе, рядом с собой.
Такое равнодушие лесной, тоже довольно могучей «дамы» царственному гостю не понравилось. Он запыхтел шумнее, он обиженно заоглядывался, остановил хмурый взгляд на Сивом. Ему, в его рогатую башку вдруг взбрело: перед ним не то чтобы враг, но перед ним — соперник! А соперника тут же, при лосихе, надо немедленно унизить, надо задать ему взбучку, может быть даже и совсем вышибить из него дух!
А Сивый нависшую над ним угрозу понял с большим опозданием.
Во-первых, после ночевки вместе с лосенком и с лосихой он стал считать себя чуть ли не их родственником. Ну и за родственника посчитал пришельца-лося. Во-вторых же, кроме позавчерашних мужиков-налетчиков, на Сивого никто никогда еще всерьез не нападал. Потому стоял он теперь открыто, без какой-либо опаски. Стоял да лишь удивлялся: перед ним лось вроде бы как лось, очень схожий с добродушною лосихой, но на голове у него зачем-то торчат странные, широко растопыренные коряги…