Неприятный холодок заструился по напрягшейся спине. Это капли пота, стекаясь в узенький ручеек, текли сейчас к пояснице, собираясь внизу в неприятный мокрый ком.
А что, если замаскировавшаяся под Тяжеляка тварь уже поняла, что он её раскрыл? Что, если она умеет читать чужие мысли? Что, если…
Слишком много этих «если». Следовало обернуться. Уж больно долго он возится с ПДА, подозрительно долго. Нужно взять и спокойно повернуться к напарнику, но Шершень не мог… не был способен заставить себя даже элементарно пошевелиться. Запястья свело судорогой, светящийся экран поплыл перед глазами. Вот он, страх, настоящий неподдельный животный ужас, когда ты не знаешь, что там у тебя за спиной. Да, оно там есть, оно хочет тебя убить, но ты не понимаешь природу этой смертельной опасности.
Шершень зажмурился, беря себя в руки. Зона сделала из него бабу, истошно визжащую трусливую бабу, шарахающуюся от любого едва слышного шороха.
Следовало обернуться.
И он обернулся…
Тяжеляк по-прежнему находился у него за спиной, точнее, не сам сталкер Андрей Семенович Булыга, а то, что от него осталось. Мёртвая оболочка, бесполезный органический хлам, бывший когда-то живым мыслящим человеком.
На облокотившемся о ржавую переборку вертолёта мертвеце был всё тот же комбинезон «Монолита», в руках покойник сжимал автомат «Гадюку». Лицо Тяжеляка обуглилось, чёрная кожа свисала рваными клочьями, и одного взгляда на труп было достаточно, чтобы понять: сталкер погиб от «Теслы» — мощной блуждающей электрической аномалии. Но как он оказался в вертолёте? Или она тут его и настигла, в этом ненадёжном, но всё-таки укрытии. Всё могло быть. В таком случае с кем же Шершень всё это время общался, отбивался от своры слепых псов, шутил, рассуждал о жизни? С мертвецом трёхдневной давности? Значит ли, что всё это время он сидел в разбившемся Ми-24, а бой с мутантами и последующее бегство по Тёмной долине ему попросту привиделись?
Шершень почувствовал, что сходит с ума. Снова и снова… Где правда, а где ложь? Как её отличить? Кто играет с ним в эти грязные злые игры?
В любом случае внутри вертолёта оставаться было нельзя.
Шершень бросил робкий взгляд на контейнер для артефактов Тяжеляка. Неужели он и впрямь нёс к Периметру солидный хабар? Проверять не хотелось. Почему-то Шершень был уверен: стоит ему только коснуться мертвеца, как тот вдруг оживёт и вцепится скрюченными одеревенелыми пальцами в его горло.
Нет-нет, нужно немедленно бежать отсюда, бежать куда угодно, только подальше от проклятого вертолёта.
Быстро собрав все свои вещи и поудобней перехватив тяжёлый автомат, Шершень выскочил из десантного отсека наружу. В Зоне заметно потемнело. Приближался вечер. Пережидать ночь в Тёмной долине вне надёжного убежища — чистое самоубийство.
Шершень ускорил шаг. Он отказывался думать о том, что с ним сейчас происходит. Потому что всё это не поддавалось никаким объяснениям. У него была цель — добраться до Периметра, всё остальное сейчас не имело значения. Он подумает потом, когда окажется в тепле и безопасности. Но есть ли для него теперь такое место?
Шершень не знал.
Вся его жизнь казалась ему мутной цепочкой слабо связанных друг с другом чёрных эпизодов. Сколько душ он загубил на своём долгом пути в Зоне? Шершень честно пытался припомнить, обозначить конкретную цифру. Но конкретной цифры не получалось. Быть может, всё, что творится с ним сейчас, это справедливое наказание за пролитую кровь. Пролитую кровь отнюдь не мутантов, а обыкновенных людей, пытающихся жить по правилам оголтелой волчьей стаи. Скольких он убил просто так, в спину, опасаясь, что пробирающийся через Зону попавшийся на пути незнакомец без разговоров первым откроет огонь. Он не знал их имён, не видел их лиц, так было намного проще. Ведь стрелял не в конкретного человека, а устранял возможную опасность, зелёную точку на узеньком мониторе ПДА.
Рано или поздно за это должна была настать страшная расплата. Кто-то должен был прийти к нему однажды и сказать, мол, пришла пора отдавать долги, а их за эти годы накопилось очень и очень много.
Шершень снова подумал о Боге, пробираясь сквозь укрытый серыми сумерками лес. Ведь он, по сути, никогда в него не верил. Не верил во всемогущее всепрощающее существо… Или он снова всё путает? Путает сына Бога с самим собой? Казалось, в таком месте, как Зона, сама мысль о вере была чем-то совершенно неуместным, чем-то, что следовало без зазрения совести оставить где-то там за Периметром, на Большой Земле, как часто называли сталкеры нормальную незаражённую территорию.