"Ты хорошо понимаешь условия? - прочитал Тимур на салфетке, лежавшей сверху. - Отказаться можно в любой момент, я не обижусь. В любой момент, до третьего звонка. Только после третьего звонка твой поступок станет необратимым. Ты понял, Тимур Тимьянов?"
- Я понял, - сказал Тимур, сдерживая внутреннюю дрожь. - Спасибо...
Свет погас. Недвусмысленное предложение уйти. Тимур на ощупь выбрел в коридор; желтая лампочка в оплетке все еще горела, и на стене под ней было написано мелом:
"Я жду".
***
- Ты влюбился?
Тимур оторвал взгляд от пустой тарелки из-под супа:
- Что?
Мать убрала тарелку. Поставила на ее место другую, с котлетой и рисом. Вытерла руки полотенцем:
- Ты ведешь себя как влюбленный. Молчишь и улыбаешься.
- А-а-а... - Тимур растерялся. - Не знаю.
Мама молчала. Над головой у нее, на стене против окна, помещалась знакомая с детства афиша: "Шторм", сто двадцатое представление".
- Ты немножко пугаешь меня, Тима, - сказала мать задумчиво. - Ты уверен, что не влюбился?
- Что такого пугающего во влюбленности? - он откусил сразу половину котлеты. - У-у, как вкусно... И лука в меру как раз... Булку в молоке вымачивала?
- Не уводи разговор в сторону, - мать усмехнулась. - У тебя все в порядке?
- Ну да. - Тимур жевал.
- С работой есть какие-то новости?
Он буднично пожал плечами:
- Ничего особенного. Репетируем...
- Я имею в виду - с настоящей работой. С трудоустройством.
- Мама, - Тимур отложил вилку. - Я занимаюсь самой настоящей работой. Сейчас. То, что за нее пока не платят, - ничего не значит...
Мать хмыкнула. Уселась напротив, положила локти на стол:
- Значит, ты все-таки влюбился?
- Да, - сказал Тимур, помедлив.
- Я ее знаю?
- Нет.
Мать вздохнула. Все невысказанные упреки и пожелания, все планы, надежды и жалобы остались за этим. вздохом. Немые. Мать виртуозно умела вздыхать. Великая актриса...
- А как с Ирой?
Тимур неопределенно пожал плечами. Будто желая помочь ему, в комнате зазвонил телефон.
- Ешь. - Мать поднялась.
Тимур погрузил вилку в россыпи риса. Глупая улыбка вернулась снова весь сегодняшний день она не отлипала от него, будто навязчивая мелодия. Только слепой не заметит; ему бы толику самообладания...
Мать вернулась. Увидев, какое у нее лицо, Тимур едва не поперхнулся рисом.
- Тима...
- Кто это звонил?
- Тимур... ты правда там был?!
- Кто это звонил? - спросил он с холодной яростью.
- Какая разница, кто... ты всерьез думал скрыть от меня? Ты действительно думал, что это возможно? Я уж молчу о том, что это подло, Тима, так поступать за моей спиной...
- Кто звонил?! - спросил он в третий раз.
- Дегтярев, - сказала мать еле слышно. - Он видел, как ты выходил... оттуда. Сегодня, без пятнадцати двенадцать...
- Он что, с хронометром там стоял?!
- А ты что думал, - сказала мать неожиданно спокойно, даже насмешливо. - Ты думал, здесь так легко сохранить тайну? Горячий уголь за пазухой? У Дегтярева два спектакля на Коне... Ты же ему конкурент. Каждый новый спектакль на Коне - пожиратель старых спектаклей, они уступают ему время, они идут все реже... Чтобы не допустить тебя на Кон, кое-кто из шкуры вон выпрыгнет. Пощады не жди...
- Я знаю, - сказал Тимур.
- Ты "знаешь", - мать усмехнулась. - Дурак.
Повернулась и вышла.
Некоторое время он сидел над остывшей тарелкой. За окном давно уже стояла темнота; маленькая лампа над раковиной была сейчас единственным источником света во всей их небольшой квартире. Наконец Тимур встал. Включил свет в гостиной; постоял перед дверью маминой комнаты. Решился. Вошел. Мать лежала в темноте - на диване, лицом вниз.
- Ма, - сказал Тимур, остановившись в двух шагах от дивана. - Ты же сама играла на Коне. Почему тебе кажется странным, что я тоже хочу попробовать?
Молчание.
- Ма... Я уверен в себе. Я знаю: то, что я сделал... то, что мы сделали, - это по меньшей мере хорошо...
Мать пошевелилась. Села.
- Мой учитель, Григорий Петрович...
В темноте Тимур не видел ее глаз.
-..Всю жизнь ставил великолепные спектакли, - негромко продолжала мать. - Получил все возможные звания, награды, призы... Воспитал два поколения учеников... И ни разу не обращался к Кону! А под старость не выдержал... видно, жил в нем этот червячок - быть признанным Коном... И поставил премьеру на Коне! Я была в зале... все его ученики были в зале... Зал был... битком - знаешь, Кон любит, когда в проходах стоят...
И мы увидели, что наши старые артисты, наши золотые дедушки и бабушки, наши кумиры... что они бездарно врут. Что они патетичны. Что они некрасивы, пафосны, неискренни... Кон не принял этого спектакля, уж не знаю почему. Те же старики в других спектаклях Кона блистали... А этого спектакля Кон не принял, и мы, сидящие в зале, увидели все, что нам полагалось увидеть. И они, увенчанные лаврами старики, поняли все, что им надлежало понять...
Сразу после премьеры было три инфаркта. А Григорий Петрович...
- Я прекрасно помню эту историю, - сказал Тимур.
- Что ты можешь помнить, ты тогда был пацаном...
- Я знаю, что Кон жестокий.
Мать усмехнулась в темноте:
- Ты не представляешь, до какой степени жестокий. Но узнаешь, если Кон не примет твоего спектакля. Тогда тебе придется менять профессию, Тимур, менять навсегда... ты это понимаешь?