Сотник Бологов успел одеться – бекеша, ремень с кобурой, шашка, – то на того узрится, то на другого, раздувает ноздри, смотрит на часы, в окна, а ноги так и прядут, будто ток утаптывают.
– Ну?!
Никакого ответа.
Тянут, сучат время в нитки, мотают на клубок: скребут в затылках, навинчивают усы и – ни слова.
– В молчанку играете, что ли? Так и скажите: ответа не будет. Я успею сбегать в штаб полка.
– Беги, может, сам полковник решит с генералами.
– Так, значит, не будет ответа?
– Будет. За семь минут до отхода поезда. Гляди на часы.
– Почему за семь минут? – хлопает глазами сотник.
– Ответственные решения завсегда принимаются за семь минут до кризиса.
– Какого кризиса?
– Духа, следственно.
– Ничего не понимаю!
– Молодой еще, мало был на позиции. С какого года?
– Девяносто четвертого. А что?
– Я с девяностого, а на позиции с марта четырнадцатого.
– Да при чем тут года!
– При своем месте.
– Не понимаю!
– В поезде поймешь, когда будешь ехать из Гатчины в Псков. Там соберешься с мыслей.
– Взопреть можно с вами!
– Попрей – не вредно. Жар костей не ломит.
– Вот на чем выиграли большевики! На вашем тугодумстве. Пока вы вот так сидели и думали, кучка большевиков из Смольного захватила власть.
– Стал быть, сила была у той кучки, – согласно кивнул головой Ной.
– Ну знаете ли, председатель! Скажу… – Но сотник больше ничего не сказал, а Ной не стал спрашивать.
В январской морозной стыни за окном послышался протяжный мык паровоза, прибывшего из Петрограда.
Сотника как поленом шибануло:
– Поезд же! Поезд! Слышите?
– Не сейчас уйдет. Гатчина – большая станция.
Ной снова примолк.
– Да вы что? Я же опоздаю на поезд! Голову с меня снимут в штабе корпуса.
– Не сымут. У штабных свои головы в тумане – к чему им твоя. Морока одна.
– Это… это… это… – Сотника начинало потряхивать. – Ну, я ухожу! Думайте. Черт с вами!
– Не чертись – нехорошо, Григорий Кириллыч, – пробурлил Ной, обихаживая кудрявую бороду. Поднялся. – Решенье наше такое: сообщенье центра мы, полковой комитет, выслушали и обдумали. Полк наш разноперый, не так чтоб чисто казачий, не так чтоб чисто пехотный, сводный и сбродный, следственно. Ни в каких восстаньях участия не принимал. Но как тайный центр корпуса востребовал, отвечаем: наш полк не садил большевиков в Смольный и не нам гнать их оттуда. Кто их сажал, тот пущай и сымает, ежли чем не потрафили.
Бологов на минуту онемел, губы трясутся, правая рука машинально опустилась на кобуру.
Санька Круглов глаз с него не спускал. Прошел к своей кровати, потихоньку вынул револьвер из кобуры, взвел курок и сунул в карман.
А Ной продолжает:
– Ежели тайный центр двинет дивизии на Петроград, мы, как полковой комитет, созовем митинг. Пущай казаки и солдаты решают: идти ли им на Петроград, чтоб успокоиться в побоище, али по домам разъехаться? Так и передайте центру.
Взбешенный сотник оглянулся на комитетчиков:
– Это и ваше решение?!
Комитетчики – ни гугу! Втянули головы в плечи, как куры на насесте, и глаза в разные стороны.
– Я вас спрашиваю! – рявкнул сотник, чуток подпрыгнув. – Или один хорунжий решает судьбы полка?!
Никакого ответа. Сопят тяжело, с присвистом.
– Вы же заверили командира женского батальона! – выкрикнул сотник. – Целовались с нею, черт возьми-то!
Ной сказал за комитетчиков:
– Ну, целовались. И что? Командирша батальона приходила нас поглядеть да себя показать. Решением нашим не интересовалась. К тому же – не с бабьим батальоном переворот свершать! Курицам на смех! И дивизий нету, сготовленных идти на Петроград. Нас втравить умыслили? Ну а мы не лыком шиты. Соображенье имеем. Другого решения не будет.
– Во-о-от оно что-о! Да вы тут… большевики… мать вашу… Бога… креста…
Бологов подавился словами, икнул, аж слезы выступили, и пулей в двери, запнулся об ногу Крыслова, брякнулся поперек порога – шашка загремела, еще раз выматерился в бога, креста и богородицу, подобрал папаху и бежать что есть мочи: на поезд торопился.
Комитетчики схватились за животы, ржали с таким грохотом и свистом, что посуда на лакированном столе подпрыгивала, позвякивая. Ну председатель! Ну холера! Вот дал ответ центру, язви тя в почки! Ну хорунжий!..
– Ох и шпарит он сичас по улице!..
– Шурует, токо копыты щелкают.
– Ежли не отпустит подпруги – запалится, язва!..
Отхохотались, успокоились.
Ной предупредил, чтоб про ответ тайному центру – ни слова в штабе полка! Иначе головы можно потерять.
Комитетчики согласились: помалкивать надо.
– Созвать бы митинг да шумнуть: кто за восстание – остаются в Гатчине, а прочие – кто куда, – предложил Павлов.