Не расстреляют и не зарубят – повесят на осине, как сказал комитетчик Павлов.
Но отступать ему некуда, да и поздно, одной линии надо держаться.
С улицы увидел, что одно из окон закрыто изнутри досками – ставень, что ли, сделал Санька? Второе светилось.
Постоял возле дома на углу переулка к станции. Темень. Небо затянуло серыми овчинами облаков, мороз чуточку сдал, как это всегда бывает перед снегом.
Прошел в обширную ограду, обнесенную каменной стеною, – ворот не было: кто-то из местных жителей утащил на дрова. Поднялся на высокое крыльцо – дверь на запоре. На стук вышел Санька.
– Возвернулся? Слава богу!
– Чего на запорах сидишь?
– Скажу потом.
Прошли просторную веранду с выбитыми стеклами в рамах, еще четыре пустынных и гулких комнаты, не пахнущие жильем, а тогда уже в обжитую, свою – теплом напахнуло и сосновыми щепами. Натасканы доски, ручная пилка на стуле, гвозди, молоток, топор, а на окне – сработанный Санькою ставень.
– Чудишь, что ли?
Санька в гимнастерке без ремня, разморенный теплом, убрал топор, пилку, доски. Сказал:
– От такой чудости, какая заварилась в полку, очень просто на небеси преставимся. Ага! Пущай теперь стреляют через доски!
– В кого стреляют?
– В твою башку сперва, потом в мою. – И, чтоб не манежить Ноя тайною, выложил: – Покель ты два дня был в Петрограде, тут такое дело развернулось, ого!.. По казармам вчерась плакаты появились против тебя. Три сорвал – покажу. А сегодня, когда чистил твово рыжего, подошел ко мне в конюшне казак из оренбургских. Молодой еще, из необстрелянных. Фамилию не назвал. Упредил: «Ты меня не видел, и я тебя тоже. Этот, – спрашивает, – генеральский конь?» – А я ему: «Этот, а что?» – «Председателя, значит?» – «Ну, председателя». Он помолчал, оглянулся и с хитростью так: «Стенька Разин, – грит, – казаков на бабу променял, а твой председатель – за генеральского жеребца продал большевикам весь полк». Ну, схватил его за грудки, а он заверещал, безусик: «Не бей, – бормочет, – скажу, что знаю. По мне, – говорит, – хрен с ним, с твоим красным хорунжем, на кого он нас променял. Домой бы живым уехать. А тут такое дело заваривают – на тот свет сыграешь. Скажу, – говорит, – по секрету: вчера ночью проходило тайное совещание доверенных казаков оренбургской сотни с офицерами, а у кого – неизвестно. Токо не в полку. Офицеры из Пскова приехали. На совещании, будто, решили: полк восстанет двадцать шестого, в субботу. А до восстания сговорились казаки-оренбуржцы прикончить председателя, а потом комитетчиков. А жребий вытянул хлопнуть его поручик Хомутов. Живет с оренбургскими в девятой казарме».
Одно к одному! Тучи метутся, метутся по небу, а все в одну сплываются!..
– Та-а-ак! Поручик Хомутов? Знаю его.
– Дык не признается же! А тот казачишка, который выдал, так-то вихлял: «Если, – говорит, – назовешь меня – в морду плюну: знать тебя не знаю, и никаких разговоров с тобой не имел».
Ной повесил шашку на гвоздь, вбитый над кроватью, где висел фронтовой карабин с побитой ложею, разделся, кося глазом на окно в переулок, еще не заставленное, а Санька показал сорванные с казарм плакаты на серой бумаге.
На одном из них крупными буквами:
КАЗАКИ! КОНЬ РЫЖИЙ – ПРЕДАТЕЛЬ!ПРОДАЛ ВАС БОЛЬШЕВИКАМ ЗА ЧЕЧЕВИЧНУЮ ПОХЛЕБКУ,ЗА ГЕНЕРАЛЬСКОГО КОНЯ, ЗА ДОЛЖНОСТЬ КОМАНДИРА ПОЛКА!СМЕРТЬ ПРЕДАТЕЛЮ КАЗАЧЕСТВА!»На втором такими же буквами:
«ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ПОЛКОВОГО КОМИТЕТА – ТАЙНЫЙ АГЕНТ ВЧК!БОЙКОТИРУЙТЕ РЫЖУЮ СВОЛОЧЬ!»Третий, совсем свеженький, и еще злее…
У Ноя от этих плакатов морозом подрало по спине, даже в затылке боль появилась.
Значит, все было разыграно, как по нотам. Начальник канцелярии Дарлай-Назаров не сказал, где проходило совещание, и кто вызывал – ищи ветра в поле!..
– Разве не был на совещании? – спросил Санька.
Ной поведал, как над ним «подшутил» Дарлай-Назаров, но…
– Не напрасно съездил. Побывал в двух полках за Невой. Разузнал кое-что.
Санька навострил уши:
– Ну и как? Сготовились там к восстанию?
Ной чуток подумал. Санька есть Санька, да и комитетчикам не скажешь про разговор с фельдфебелем Коршуновым.
– Сготовились. Только в обратную сторону. За день разделаются.
У Саньки рот раскрылся:
– Дык что же это, а? На стребленье полк толкают?